– Ферейба, твоя тетя ушла и оставила курицу тушиться на огне. Там на всех нас не хватит. Принеси еще картошки, чтобы можно было накормить всех.
Это означало две вещи. Во-первых, только отец и брат будут есть на ужин курятину, а остальным придется довольствоваться тушеной картошкой. Во-вторых, выйти во двор и выкопать из замерзшей земли несколько картофелин придется мне. Ранее мы спрятали запасы картофеля, редиса, моркови и репы за домом. Они хранились под слоем земли, как в холодильнике.
– Мадар, а может, ты попросила бы Асада сходить?
На улице было холодно, да и с лопатой я вряд ли могла управиться.
– Его тут нет, а картошка нужна сейчас, иначе не успеем приготовить ужин. Надень пальто и варежки, которые тебе купил папа. Это всего на пару минут.
Идти не хотелось.
– Сходи, милая. Ты ведь поможешь маме, правда?
Ее нежность напоминала сахарную пудру, которой присыпали подгоревший кусок хлеба. И я проглотила это.
Помню, как я мучилась с лопатой, которая была выше меня, а потом сдалась и нашла совок, с которым смогла управиться. Казалось, мое дыхание застывало в ледяном воздухе, а пальцы онемели, хоть я и надела варежки. Я быстро выкопала четыре картофелины и уже собиралась присыпать яму землей, как вдруг увидела несколько редек. Уже не помню толком почему, но редьку я тоже взяла, набив ею карманы, потому что в руки уже ничего не помещалось.
– Мадар-джан, я все сделала! – крикнула я, войдя в кухню.
– Ты хорошая девочка, Ферейба, благослови тебя Господь. А сейчас вымой картошку, почисти и кинь в кастрюлю, пусть тушится в томатном соусе.
Маурия захныкала.
Я сделала, как сказала Кокогуль, и почистила картошку, как она меня учила, стараясь не порезаться. Что-то нашло на меня, и редьку я тоже вымыла, нарезала и бросила в кастрюлю в качестве творческого кулинарного дополнения. Я помешала варево, прикрыла алюминиевую кастрюлю крышкой и отправилась проверить, как там сестры.
– Что это за ужасный запах, Ферейба? Что ты натворила? – Голос Кокогуль проникал во все закоулки дома, словно у него были собственные ноги и воля.
Сама я заметила запах раньше, но с беспечностью шестилетки не придала этому значения.
Я и думать не думала, что это из-за меня, пока сама Кокогуль не поднялась на ноги, не дошла до кухни и не подняла алюминиевую крышку, из-под которой вырвалось облако вонючего пара. Я закрыла нос руками, не понимая, как могла раньше не обращать внимания на этот запах.
– Ферейба, ты дура! Дура! – Она снова и снова повторяла это слово, качая головой, тяжело дыша и держась рукой за поясницу.
Нарезанная кубиками редька лучше слов сказала Кокогуль, что я сделала. В тот день я узнала, что эти твердые розовые клубни нестерпимо воняют, если их готовить. Никогда не забуду этот запах и то, что я тогда чувствовала.
Когда пришло время отдавать меня в школу, Кокогуль убедила папу, что ей нужна помощь с младшими детьми. Падар-джан не мог нанять служанку, поэтому согласился, чтобы я еще на год осталась дома. Хоть я и была маленькой, но помогать могла – приносить и уносить вещи, делать мелкую уборку. На следующий год Кокогуль использовала тот же самый довод, и я осталась дома, пока она вынашивала Марьям. После рождения каждой новой девочки повторялось одно и то же. Им подводили глазки сурьмой. Когда они переживали сорок дней, покупались сладости. Детям брили головки, чтобы волосы росли густыми и крепкими. А для меня ничего такого не делали, поэтому мне оставалось лишь оплакивать несчастливую судьбу, плохое зрение и жалкие волосы – только это и должно было достаться на мою долю.
К счастью, мой дедушка не упускал нас из виду. Он часто заходил в гости, и поведение Кокогуль тогда заметно менялось. Баба-джан звал меня и Асада на прогулку, а в карманах у него всегда были монетки и леденцы. Никаких других гостей мы не ждали с таким нетерпением, как дедушку. Он следил за тем, чтобы мы знали наизусть молитвы, осматривал нашу одежду и проверял, не слишком ли худые у нас руки. Кокогуль искоса наблюдала за ним, чувствуя его недоверие и испытывая молчаливую досаду.
Однако в моей повседневной жизни мало что менялось от визитов дедушки. Когда мои сестры подросли и Кокогуль сама начала заниматься ими, на мои плечи стало сваливаться все больше и больше обязанностей по хозяйству. Я кормила кур, занималась козой, ведрами таскала воду из колодца, выбивала ковры и присматривала за младшими сестрами. Когда настало время Наджибе идти в школу, Кокогуль убедила отца, что не сможет одна справиться со всей работой по дому. Он согласился, и я осталась дома еще на год. Сестрички убегали в школу учить буквы и цифры, а я училась готовить. Руки у меня потрескались и огрубели: я постоянно отскребала остатки пищи от грязной одежды. Но тяжелее всего было оставаться в кухне, пока все остальные утром одевались, спеша на занятия.