Все молчат.
— Рафаэль, куда ездят твои одноклассники?
Опять молчание.
— Не знаю. За город. Куда еще?
Папа ворчливо объявляет:
— Едем в сторону Вильфранш, там вроде зелено. Потом посмотрим.
Сердце мне сжимает тоскливое предчувствие. А что, если у нас ничего не выйдет? Что, если мы останемся в дураках? Разве есть указатели, на которых написано «Загород»? Нам что, трудно было разузнать о нем заранее?
Мы выезжаем из Вильфранша и едем узкими дорогами среди зеленых полей и пышных виноградников. Слева от меня Жюльен уткнулся в окно. Справа Оливье напевает песенку из «Белль и Себастьян»[9].
Папа нервно переключает скорости, вперившись в горизонт. Мама ласковым голосом подсказывает:
— Может, свернем направо? Поедем по этой дороге, здесь, мне кажется, очень загород.
Папа в ответ что-то ворчит и в конце концов останавливается у обочины.
— Думаю, приехали, так ведь? Можем тут расположиться и поесть на травке! Не ехать же целый день!
Мы оглядываемся. Зеленые поля и деревья насколько хватает глаз.
— Да нет… Я так не думаю. Здесь ни коров нет, ни лошадей…
— Даже ни одного петуха и курицы, — добавляет разочарованный Жюльен.
— Нет уж, дети! Мы за городом. Это очевидно. Кругом природа. Хоть два грузовика набивай листьями. А что до коров, так они, наверно, домой вернулись.
— Куда домой? Здесь и фермы нет. Нет, это не загород, — твердо заявил братишка.
— И выехали мы совсем недавно. Может, стоит еще проехать? — Мое предложение звучит крайне осторожно. Папа может взорваться и вообще повернуть домой. А представить себе, как мы, сидя в машине, едим бутерброды… Нет, это выше моих сил!
— А что, если спросить у кого-нибудь дорогу? — Мама, как всегда, попыталась исправить ситуацию.
— И что мы спросим? Скажите, как проехать загород? И у кого? Здесь, как видите, ни души, — сердито отозвался папа.
— Давай кого-нибудь найдем. Местные жители нам скажут, где можно устроить пикник, — примирительно предложила мама.
Папа ворчит. Мама говорит разумно, но ему не нравится. И все-таки мы снова пускаемся в путь, ищем местных жителей.
Через несколько километров папа заметил домик и старушку, сидящую на стуле возле крыльца.
Мы остановились, мама опустила стекло.
— Добрый день, мадам, мы ищем место, чтобы устроить пикник…
Старушка разевает рот и хохочет. Во рту у нее торчат несколько жалких черных корешков. Вряд ли такими можно жевать. Маму, похоже, напугало это зрелище, губы у нее брезгливо кривятся. Старушка бормочет что-то непонятное и машет рукой, показывая, куда ехать.
— Жак, поехали! У нее слюна изо рта течет, — шепчет мама.
Она скоренько благодарит старуху и поднимает стекло.
— Нам туда, — прибавляет она. — Она показала в ту сторону.
— А мне показалось, что она нас не заметила, — проворчал отец себе под нос.
Жюльен, который махал, прощаясь, старушке, поворачивается к нам.
— А что у нее во рту? — поинтересовался он встревоженно.
— Почти ничего. — Отец расхохотался так громко, что мотор стало едва слышно. И мы тоже вслед за ним стали смеяться, радуясь, что так неожиданно спало напряжение.
Папа передразнивал старушку, и мы просто падали от хохота — не так уж часто наш вечно хмурый и озабоченный чем-нибудь отец валял дурака.
Вскоре мы заметили небольшую площадку и на ней несколько машин.
— Должно быть, приехали, — успокоившись, объявил папа.
Среди деревьев зеленела лужайка, несколько семей завтракали, сидя вокруг раскладных столиков или на подстилках. Мы тоже остановили машину.
Папа достал из багажника пластиковые пакеты с завтраком. И мы сразу замечаем недостатки своей экипировки — у нас не было ни корзинки, ни сумки-холодильника. Гора еды на пакетах выглядела совсем не так аппетитно, как в аккуратных фирменных контейнерах у соседей.
Папа ел и с деланым восторгом любовался окружающей зеленью. Похоже, он чувствовал, что все на него смотрят, и старался выглядеть как можно более выигрышно и уместно.
— Чудные деревья, — говорил он, покачивая головой. — Красивы на удивление. Сорви несколько листочков для учительницы. И скажи, как это дерево называется. Наверняка ты знаешь. Ты же такой хороший ученик!
Я не решался поднять голову, не хотел видеть папину улыбку. Он что, не может спокойно есть, как другие, и говорить потише?
Еда была мне не в радость. Я автоматически проглотил все, что протянула мне мама. У меня паранойя, мне кажется, все на нас смотрят. Любой смех — насмешка над нами, тихий разговор — осуждение.