Это игра, размышлял он, я играть я могу, умею, в играх со смертью я даже неплох. Теперь-то я все вижу: дом, призрак, дьявол - или как там это называется - просто играет со мной. Это что-то чего-то от меня хочет. Оно повело меня и сунуло в руки эти книжки - с какой-то определенной целью. У всего имеется цель. И это мегасердце. И этот шепот. Все это манифестация, предварительное представление, предназначенное исключительно для меня. Они показываются одному только мне. Теперь я уже замечаю в этом логику. Седой нужен был лишь для того, чтобы я поверил; если бы я один оставался единственным свидетелем, тогда имел бы право сомневаться в истинность свидетельств моих чувств, а ночная канонада Седого эту опасность предупредила. Великолепный выбор: Седой, тот самый палач, от мрачного спокойствия которого волосы становятся торчком, не домашний и не знакомый он первый увидал в этих стенах материальную, совершенно реальную невозможность. А потом уже и я. Я, а больше никто другой. Тогда, вечером, в кабинете - ведь я же ждал, провоцировал его. И он ответил. Ответил так же и на приглашение ксендза - ведь это означало, что сам я уже в него верю. И он не мог меня подвести. Стена была лишь затем, чтобы я начал думать так, как думал. И вот сейчас эти книжки. Тоже предназначенные исключительно для моих глаз. Цели, правда, я пока что не замечаю, но что-то такое впереди уже маячит: Мордехай Абрам, шепоты на идише, еврейские записки... Необходимо найти предыдущих хозяев, узнать историю этого дома. Думай, считай, что я исполняю твой план. Пускай тебе так кажется. Еще увидим...
Была ночь, поэтому Трудны мог так размышлять, одновременно не боясь за собственное психическое здоровье. В темноте он не замечал медленно раскрывающейся над ним пасти безумия, которое больше Солнца и меньше пшеничного зернышка. Глаза бестии так сияют, что чернее самого черного мрака. Тело ее состоит из страха; бестия чертовски прекрасна. У нее имеется имя, вот только никто его не знает.
10
- Держи.
- Что это такое?
- Мой праздничный подарок тебе. Только не опоздай на встречу, послезавтра он отправляется куда-то в сторону фронта организовывать новые лагеря.
- О чем ты, черт подери, говоришь?
- Бери, бери.
Трудны взял. Это был листок бумаги с адресом какой-то кафешки, датой, временем и именем лейтенанта войск СС; лейтенанта звали Клаус Емке.
Трудны вопросительно глянул на довольного собой Яноша.
- Ну так что?
Янош поудобнее устроился в своем старинном кресле за таким же старинным столом. Ироническая полуулыбка, кривящая его губы, могла означать все, что угодно.
- Хотел сделать тебе приятное, - сказал он. - Ведь тебе наверняка сильно достал этот труп на чердаке; слыхал, ты расспрашиваешь людей. Тогда я и сам подсуетился; этого Емке сцапал в самый последний момент - его дружок кое-что должен мне, так что пошел мне на руку. Вот он и расскажет тебе всю эту историю.
- Какую еще историю?
- Историю трупа на твоем чердаке.
Трудны махнул рукой.
- Слушай, отвали-ка ты от меня, хорошо!? И так из-за него хлопот полон рот, так тут еще и ты шутки будешь строить?
- Ян Герман, дорогой, я ведь только хотел помочь. - Янош собрал со стола только что подписанные им самим бумаги, сунул их в картонную папку, завязал шнурки и кинул папку Трудному. - А что там за шахеры-махеры с этими ваннами? - спросил он, доставая сигару.
- А-а, все как обычно. Трахни полячк( во славу Третьего Рейха, и все такое прочее. - Трудны поправил очки на носу и начал копаться в толстой кипе документов, лежащих у него на коленях. - Как там с заказами IG? Вижу тут заказы каких-то голландских субподрядчиков. Это как, лезем в тюльпаны, или что?
Штандартенфюрер войск СС вместе с креслом пододвинулся к боковому столику, за которым вел дела во время своих визитов в интедантстве Трудны; сейчас здесь стояли три картотечных шкафчика и драный скоросшиватель, рядом же высилась куча старых документов вермахта и СС. Столик был затем, чтобы сохранить внешние приличия на случай неожиданных визитов подчиненных Яноша, потому что официально Трудны был самым обычным просителем, а к тому же и потенциальным врагом и "унтерменшем".
Сегодняшняя встреча двух тайных сообщников длилась уже шесть часов: заканчивался квартал, заканчивался год, близился день не объявленной ревизии со стороны экономического отдела войск СС - так что следовало более-менее привести в порядок налоговые документы (ясное дело, поддельные), а также отчетную документацию (уже совершенно фиктивную).
- Покажи это.
- Черным по белому.
- Я этого не подписывал.
- А эта печать?
- Черт подери, кто-то за моей спиной кладет себе в карман! Какая там дата?
- Бери, проверяй. Что-то мне кажется, будто кто-то из твоих людей додумался до гениальной идеи обманывать обманщиков. Он представил себе так, что все равно его не привлечешь. Так, следовало бы проверить копии всех старых заказов; черт подери, и за что только мы подставляем башку.
- Так говоришь, не привлечем его, а? А, сукин сын! Погоди-ка... погоди.. ведь это же Ешке! Ну, Ешке, дорогуша, вижу, что очень скоро тебя прибьют польские бандиты.
Трудны скорчил гримасу.
- А нельзя ли как-то по-другому? В последнее время у меня с ними отношения несколько испортились. Впрочем... некоторые даже начинают кобениться. Ты понимаешь, что-то говорят о порядочности.
Янош только пожал плечами.
- Не понимаю. Враг есть враг. Они же с немцами сражаются, разве не так? Так какая им разница, какого эсэсовца завалить? К тому же еще и услугу приятелю сделают.
- Да какой я там для них приятель...
- Хороший, еще какой хороший. Так что выдай им этого Ешке.
- Над ними чуть ли не смеются, что только бухгалтеров ликвидировать умеют...
- Ну ладно, гляди, как я рыдаю над их оскорбленной гордостью... !
- ... а тут еще и прокол. Где-то у них подсадная утка, так они сделались ужасно подозрительными.
- Так вроде же они утку ликвидировали. Какой-то священник.
- Ты серьезно?
- А я знаю? Имеется директива: поддерживать сплетни о сотрудничестве польского клира. Это подрывает мораль. С другой же стороны... не мы же этого вашего ксендза. Так что, трудно что-либо сказать. Так или иначе, но теперь они должны успокоиться. Если это был он, то теперь уже никого не заложит. Если же не он, то другой, настоящий, затаится, чтобы свалить все на попа.
- Ладно, погляжу, что можно будет сделать.
Только уже не сегодня и не перед праздниками. Прямо от Яноша Трудны отправился на встречу с оберштурмфюрером СС Клаусом Емке. Кафешка называлась "Die Butterblume"2; хозяин, по-видимому, был абсолютным дальтоником, потому что и вправду все внутри было окрашено отвратительной ярко-желтой краской. Человек только заходил и уже чувствовал дикую головную боль и похмелье; можно было и не пить, достаточно только глянуть на стены.
Только Емке все же пил. Официант указал Трудному столик, за которым сидел эсэсовец. Ян Герман подошел, бросил пальто на стул, портфель - на стол. Емке поднял на него свое бледное лицо, взгляд совершенно смазанный.
- Ээ... герр Трудны?
Ян Герман уселся. К лейтенанту он присматривался с явным отвращением.
- Что это с вами? - буркнул он. - Женщина?
Клаус фыркнул, заслюнив при этой оказии манжеты мундира и скатерть свою голову он опирал на руках, только время от времени голова ускользала, и тогда хозяину приходилось довольно долго сражаться с нею, чтобы хоть как-то управлять ею.
- Гитлер, - еле промямлил он.
- Ах, понимаю, фронт.
Емке протянул руку за рюмкой, поднял ее ко рту. Глянул: пустая. Тогда он ее выпустил, и рюмка со стуком покатилась по столешнице.
- Я не хочу умирать! - нечленораздельно произнес он, наклоняясь в сторону Трудного. Пола расстегнутого мундира зацепилась за сухой веник цветка, торчащего из коричневатой вазочки, что была единственным украшением столика.
- А кто же хочет? - сентенционально заметил Ян Герман, разыскивая в карманах сигареты и спички, потому что, обычно, он никогда не помнил, куда их в последний раз сунул.
- Они хотят! Они хотят! - заныл Клаус с рыданиями. - Тут все желают умереть! - Он замахнулся рукой на какие-то горячечные видения, повисшие над ним в стоячем воздухе. - Ведь вы поляк, правда? Вы есть поляк, - он навел свои набежавшие кровью глаза на Трудного. - И герр мне скажет, а в чем тут дело. Лично я не понимаю, ничего не понимаю.