Сейчас вечер. Солнце стоит низко над горизонтом. Комната принизана теплым, умиротворяющим светом.
Когда я умерла, Анни попросила Яльмара перенести телевизор со второго этажа сюда. Теперь она часто отдыхает здесь. Думаю, ей просто стало не под силу каждый раз подниматься по лестнице. Она прикрыла ноги шерстяным пледом. Тем самым, который раньше украшал подлокотник дивана и не использовался в других целях. Анни и сейчас, как видно, бережет его. Не решилась даже развернуть как следует, так он и лежит у нее на ногах, сложенный вдвое. К чему теперь все это? Если бы я только могла помочь расстелить тебе плед, милая Анни…
Я оглядываю комнату. Какой здесь теперь порядок, и как это не похоже на Анни!
Она собрала в этой комнате все самое лучшее. Книги, которых у нее не так много, выстроились ровными рядами на покрытых темным лаком деревянных полках. Дешевые безделушки, вроде того полого стеклянного лебедя, наполненного красной жидкостью, которая под давлением поднимается вверх по его изящной шее. Или расписной тарелки из Тенерифе. Это чей-то подарок. Раньше Анни не держала ее здесь. Вон фотографии родственников в пыльных рамках. Среди них есть и моя. На ней я совсем маленькая и у меня довольно глупый вид. Только что вымытые и расчесанные волосы липнут ко лбу и лезут в глаза. Я помню, как швы натирали мне кожу, когда я надевала это платье и колготки, которые были мне малы. Как маме только удалось тогда напялить на меня все это? Не иначе я находилась в состоянии наркотического опьянения.
Анни такая маленькая в своей куртке и двух кофтах. Только ноги видны. Но она дышит, а иногда и открывает глаза. Ее руки и ноги время от времени вздрагивают, как у спящей собаки. На щеке, в том месте, куда ее ударила головой Кертту, остался синяк.
Я сижу в ее лучшем кресле и пытаюсь вспомнить, говорила ли ей когда-нибудь, как много она для меня значит. Я хочу поблагодарить ее за то, что она меня просто любила, ничего не требуя взамен; и за ту свободу, которой я пользовалась здесь. Я приходила и уходила, когда хотела, как кошка. А она всегда была дома и могла разогреть для меня немного супа или намазать бутерброд, если я хотела есть. Мама говорила, что Анни избаловала меня. Что правда, то правда. И за это я тоже говорю ей спасибо. Мама совсем другая. Слезы, крики и проклятия то и дело сменяются у нее раскаянием и самыми нежными признаниями: «Прости меня, моя маленькая старушка, ты самое лучшее, что у меня есть». Под конец я стала циничной и бесчувственной. «Дай мне пакет, сейчас меня вырвет», — говорила я маме, когда она в очередной раз раскисала и начинала икать от слез.
«Разумеется, она может жить у меня, — разрешила Анни, — если ей надо будет на время отдохнуть от дома. Заодно подтянет математику». Мама думала, что в деревне я с ума сойду от скуки. «Я ведь жила там и знаю», — вспоминала она.
И ошибалась.
Сидя в этом кресле, я думаю о том, что люблю Анни. Я никогда не говорила об этом, вероятно, потому, что у меня аллергия на это слово: слишком часто его попусту повторяла моя мама. Тем не менее мне нужно ей признаться. И каждый раз, когда Анни садилась на скамейку на кухне и поджимала под себя ноги, потому что в них застаивалась кровь, я должна была массировать ей колени. Мне следовало бы расчесывать ей волосы и помогать спускаться со второго этажа. Но я ничего не понимала. Целыми днями валялась в постели и слушала музыку.
Сейчас у меня есть возможность присмотреться к ней внимательнее. В комнате темно, и я не вижу, шевелится ли она под одеялом. Не слишком ли тихо она лежит?
— Ты здесь? — спрашивает она меня откуда-то с кухни.
Я оборачиваюсь и вижу ее, стоящую в дверном проеме.
Она выглядит как обычно, хотя и не совсем так, как та Анни, что лежит на диване.
— Нет, — отвечает она на мой невысказанный вопрос. — Я всего лишь сплю. Мне предстоит прожить еще без малого шестнадцать лет. А ты, не слишком ли ты здесь засиделась?
— Да, — помимо моей воли отвечает ей что-то во мне.
И вот мы с ней стоим на берегу озера. Мы смотрим на другой берег и не узнаем его. Однако лодка знакомая, она принадлежит Анни. Давным-давно вытесал ее из дерева кузен Анни. Плещет волна, воздух пахнет смолой. Лучи солнца — словно блесна, протянутая поверх водной ряби. Монотонно гудят комары. Анни отдает швартовы, а я сажусь на скамейку и берусь за весла.
Потом Анни отталкивает лодку от берега и тоже прыгает в нее. Я начинаю грести.
И тут я вижу Яльмара. Он поет в тюремной молельной вместе с семью другими заключенными. Священник — лысеющий мужчина сорока с лишним лет — мастерски аккомпанирует им на гитаре. «Детская вера» Анны-Лизы Эст[54] эхом отдается в серых стенах.
54
Анна-Лиза Эст (или Лапп-Лиза, настоящее имя Анна-Ловиза Викстрём) — автор и исполнительница духовных гимнов. «Детская вера» — одна из самых популярных ее песен.