Мало-помалу я сблизилась с несколькими студентками, деликатными и внимательными, которые в отличие от Пейтон были, так сказать, генетически предрасположены к настоящей девичьей дружбе.
После колледжа мы с Пейтон не потеряли связь — переписывались по электронной почте, но опять же крайне редко.
Моя рабочая жизнь началась с того, что я рвала подметки репортером для «Олбани таймс юнион», потом набиралась опыта в газетке «Рэкорд» в графстве Берген. И в какой-то момент махнула в Манхэттен в надежде пробиться в лучшие журналы. Связей у меня не было никаких, нью-йоркских правил-законов я не знала, поэтому позвонила Пейтон, чтобы она меня немного просветила. В то время она подвизалась в журнале «Продукты и вино» — клепала новые рецепты и пообещала свести меня кое с кем в журнальном бизнесе. К моему удивлению, обещание свое Пейтон выполнила, а потом несколько раз приглашала меня в Гринвич — на вечеринки сотрудников своей быстро растущей фирмы (она уже тогда с блеском обслуживала обеды, свадьбы и приемы).
Отношения с ней у всех строились по одному шаблону: сперва достанет тебя до такой степени — ну задушила бы стерву! А потом обратит вдруг на тебя внимание и сделает что-нибудь приятное — и ты уже готова мурлыкать у ее ног.
Свадьбу она закатила пышную — ничего подобного в жизни не видела!
Для торжества — пятьсот гостей! — сняли большой, овеянный историей особняк на окраине Гринвича. А обслуживала свадьбу собственная компания Пейтон. Не из соображений экономии — жених с несчетными миллионами не мелочился. Просто Пейтон не доверяла никакой другой фирме, считая свою самой лучшей. Да и реклама собственной фирме получалась громкая — свадьба «следующей Марты Стюарт» подавалась прессой как событие года.
Нью-йоркские подруги наказали мне не зевать и обязательно подцепить в свадебный уик-энд какого-нибудь толстосума. Однако сам Дэвид Славин на пятнадцать лет старше Пейтон, а его друзья-приятели еще старее, к тому же сплошь похабники и хамы. Вот и вышло, что большую часть времени я прококетничала со смазливым барменом — просто чтоб от скуки не умереть.
Когда я вынырнула из подземки на углу Пятьдесят девятой и Лексингтон-авеню, снег валил пуще прежнего. Поэтому я испытала чувство облегчения, оказавшись наконец в холле «Времен года» — мраморном, высотой в два этажа.
Я сообщила Эшли по телефону, что жду ее внизу. Затем направилась в бар и заняла самый уединенный столик, подальше от чужих ушей.
Так же, как и холл, просторный бар был оформлен в переливчато-бежевых тонах. И опять-таки мраморные стены, тяжелые гардины, массивная мебель. Словом, добро пожаловать на стаканчик виски в мавзолей.
Хотя в первый момент по телефону имя Эшли мне ничего не сказало, теперь я узнала ее сразу же.
Пока Эшли чинно шествовала по направлению к моему столику, многие посетители бара, мужчины и женщины, невольно провожали ее взглядом. В ее походке и во всех повадках давала себя знать та особенная самоуверенность, которая свойственна богатым от рождения женщинам, — самоуверенность естественная, непоколебимая и слегка вызывающая. Многие первоклассные актрисы уже звездами годами работают над тем, чтобы добиться подобного аристократического шика — и не всегда получается.
На Эшли было что-то несуразно большое. Из-за полумрака в баре я не сразу поняла, что это шуба из натурального меха. Эшли то ли собиралась выйти потом на улицу, то ли просто боялась оставить такую дорогую вещь в номере. Я не специалист по мехам, но эта ее норка, или бобр, или другой какой несчастный зверь тянули на хороших двадцать тысяч. Словом, на бампер ее машины можно смело налепить стикер: «Мелкое зверье давила и буду давить!».
Эшли элегантно опустилась на стул слева от меня, не поздоровавшись и не одарив меня даже самым условным поцелуем в щечку. Похоже, она решила, что любезностями мы обменялись по телефону и на весь вечер лимит вежливости исчерпан. Сегодня ее волосы были красиво и сложно собраны на затылке, подчеркивая классическое изящество скуластого загорелого лица.
— Вы уже сделали заказ? — деловито осведомилась Эшли, сбрасывая шубу на спинку стула и являя миру следующий слой шика — оранжевое вечернее платье без рукавов. Мои джинсики и водолазку она оценила брезгливым взглядом — достаточно коротким, чтобы остаться в рамках светских приличий, и достаточно долгим, чтобы я его заметила. И я ощутила себя замарашкой в тенниске с надписью: «Здрасьте, я — миссис Свинтус». Как и следовало ожидать, серебряные побрякушки в ушах не спасли меня в глазах изысканной Эшли.