День тянулся бесконечно, и я уже брел как во сне. Мне казалось, будто я иду по исполинскому лесу из какой-то фантастической сказки. В упавших деревьях мне чудились специально наваленные преграды, которые едва ли можно преодолеть; заросли, через которые я проламывался, оказывали такое сопротивление, словно они были из железа; ручейки представлялись реками, болота все не кончались, а верхушки деревьев, казалось, возвышались над землей на несколько миль. Я спотыкался о любой мелкий бугорок, об узловатые корни, о свисающие лианы, о старые гнилые обломки деревьев. В лицо мне дул ветер, который не стихал с начала времен, и весь лес вокруг как будто полнился ревом моря.
Миновал полдень, и тени начали удлиняться: полосы черной краски, разлитой в тысячах мест, все быстрее, все увереннее захватывали землю у солнечных лучей. Оборванный, исцарапанный, окровавленный и с трудом переводящий дух, я все спешил и спешил вперед, ибо на подходе была ночь, а между тем я должен был достичь Джеймстауна уже несколько часов назад. Голова моя болела, и мне казалось, что впереди меня меж деревьями неслышно ходят мужчины и женщины, которых я знал: Покахонтас с волосами, заплетенными в косы, смотрела на меня печальными глазами, поднеся палец к губам; Нантокуас; суровый сэр Томас Дэйл и Аргалл со свирепым лицом и бессовестным взглядом; мой кузен Джордж Перси и моя мать с вышиванием в руках. Я знал, что все они лишь фантомы, порожденные моим сознанием, но все равно их присутствие смущало и мучило меня.
Все тени слились воедино, и солнечный свет более не освещал лес. Я, спотыкаясь, шел вперед, и вдруг сквозь редеющие деревья увидел что-то красное, блестящее и длинное, и подумал было, что это кровь, но вскоре осознал, что это река, багровая от отражающегося в ней заката. Еще минута – и я стоял на берегу могучего потока между багряным блеском небес и таким же багряным блеском воды. В небе висел серебряный месяц, над ним – одна-единственная белая звезда, а прямо перед моими глазами, вниз по течению Джеймса, в надвигающихся сумерках виднелись огни города – английского города, который мы построили и назвали в честь нашего короля134 и который отстояли наперекор Испании и наперекор первобытной природе и всем ее ужасам. До него было меньше мили; еще немного – и я смогу наконец отдохнуть, после того как расскажу губернатору и остальным свои вести.
На землю уже пала ночная тьма, когда я достиг перешейка. В хижине, куда меня заманили много ночей назад, было темно и жутко, ее распахнутая дверь раскачивалась и скрипела от ветра. Я пробежал мимо нее по перешейку и, подбежав к палисаду, застучал по воротам кулаками и крикнул стражнику, чтобы открывал. Когда я сообщил ему мое имя и вести, которые я принес, он немедля отворил ворота с дрожащими коленками и выпученными глазами. Предупредив его, чтобы он не подымал шума в городе, я поспешил мимо него к дому губернатора Виргинии. Нынче я найду там не Ирдли, а сэра Фрэнсиса Уайетта.
Кругом горели факелы, но почти все жители сидели по домам, потому что ночь выдалась холодная. Один или два человека, которых я встретил по пути, не узнали меня и окликнули, пытаясь остановить, но я проскользнул мимо них и поспешил дальше. Я поднял голову, только когда проходил мимо постоялого двора и увидал, что главные апартаменты все еще заняты.
Дверь в дом губернатора была открыта, и в прихожей туда и сюда сновали слуги. Когда я вошел, все они вскрикнули, как будто увидели привидение, а один уронил серебряное блюдо, которое нес, и оно с грохотом упало на пол.
Пока они дрожали и пятились, я молча прошел мимо них к двери самой большой комнаты. Она была чуть приоткрыта, я отворил ее шире и с минуту стоял на пороге, так что находящиеся внутри люди меня не видели.
После темноты улицы горящие в комнате огни ослепили меня; сначала мне показалось, что она полна народу, но когда я пересчитал находившихся в ней людей, оказалось, что их не так уж и много. На столе был сервирован ужин, но никто не ел. Перед камином, задумчиво склонив голову и барабаня пальцами по подлокотнику кресла, сидел губернатор; напротив него, с лицом столь же серьезным, стоял казначей колонии. Уэст стоял, прислонясь к каминной полке, дергая себя за длинный ус и тихо бранясь. Еще в комнате находились Клэйборн, Пирси и еще один или двое. Еще там был Ролф; осунувшийся, с покрасневшим лицом он нервно ходил взад и вперед. Его кожаные штаны и камзол были порваны и покрыты пятнами, а ботфорты заляпаны грязью.
134
В английском языке библейскому имени Иаков соответствует имя James (Джеймс), так что по-английски имя короля Иакова I звучит как «Джеймс».