Он поднял руку и повторил требуемые слова.
– А теперь поддерживай ее, как раньше, – приказал я и поехал дальше, глядя вперед, на дорогу.
Через одну милю мистрис Перси шевельнулась и приподняла голову с моего плеча.
– Мы еще не в Джеймстауне? – промолвила она со вздохом, не совсем еще проснувшись. – О эти бесконечные деревья! Мне снилось, что я в Виндзоре34 на соколиной охоте, а потом я вдруг очутилась в этом лесу… теперь я была лесной птичкой, вольной и оттого счастливой… Но тут на меня налетел коршун, сжал когтями – и я снова стала самой собой, а коршун превратился в… Ах, что я говорю? Это все спросонок… Слышите? Кто это там поет?
И правда, где-то впереди недалеко от нас звучный мужской голос выводил:
Вскоре деревья расступились, и мы, выехав на небольшую поляну, увидели того, кто пел эту песенку. Он лежал под дубом на мягкой травке, положив руки под голову, и глядел в летнее небо, голубеющее в просветах между ветвями. Одна нога его была закинута на другую, и на колене сидела белка, держа в лапках орех, а еще с полдюжины, словно игривые котята, сновали туда-сюда по его могучему телу. В нескольких шагах от певца паслась старая серая кляча, тощая, как скелет, с наколенными наростами на всех четырех ногах. Ее седло и уздечка висели на суку дуба, под которым отдыхал хозяин.
Тот между тем весело распевал:
– Добрый день, преподобный отец, – окликнул я его. – Сочиняете новый божественный гимн для воскресной службы?
Преподобный Джереми Спэрроу, нисколько не смутившись, осторожно стряхнул с себя белок, встал и подошел к нам.
– Пустяк, безделка, – объявил он, небрежно махнув рукой, – старая глупая песня, которая сама собой пришла мне на ум, оттого что небо нынче такое голубое, а листья – такие зеленые. Если бы вы подъехали чуть раньше или чуть позже, то вместо нее услыхали бы девяностый псалом. Добрый день, сударыня! Теперь я понимаю, почему мне вдруг захотелось петь – ведь ко мне приближалась сама королева мая35.
– Вы, верно, держите путь в Джеймстаун? – спросил я. – Коли так, поезжайте с нами. Дикон, оседлай коня его преподобия.
– Оседлать его ты, конечно, можешь, приятель, – вмешался мастер Спэрроу, – ибо и он, и я уже довольно бездельничали, но боюсь, что за вашими лошадьми ему все равно не угнаться. Нет, мы с моим конем оба пойдем пешком.
– По-моему, вашему коню недолго осталось жить на этом свете, – сказал я, оглядывая его убогого росинанта36, – но до Джеймстауна уже рукой подать. До тех пор он протянет.
Мастер Спэрроу уныло покачал головой.
– Я купил его неподалеку от Уэстовера у одного из здешних виноградарей-французов, – сказал он. – Этот месье сидел на нем и нещадно колотил его дубинкой, потому что бедное создание не могло сдвинуться с места. Я поверг негодяя во прах, после чего мы с ним заключили сделку: он получил мой кошелек, а я – его коня. С тех пор мы с этой скотинкой бредем вместе, поскольку совесть не позволяет мне сесть на нее верхом. Вы читали басни Эзопа, капитан Перси?
– Читал и помню историю про старика, мальчика и осла, – отвечал я. – В конце концов пострадал осел. Вот что, друг мой, успокойте-ка вы свою не в меру щепетильную совесть, и пусть сей конь бледный37 немного походит под седлом.
– Нет, капитан Перси, я на него не сяду, – с улыбкой сказал он. – Ибо, обладая душой слабой, жалкой и чувствительной, я, на свою беду, сложен как Геркулес или как лорд Уорик. Вот если бы я был щуплого телосложения или хотя бы весил столько же, сколько ваш слуга…
– Понимаю, – сказал я. – Дикон, отдай свою кобылу его преподобию, а сам садись на его коня и тихонько доставь этого скакуна в город. А если окажется, что он не в силах тебя снести, поведешь его на поводу.
Лицо мастера Спэрроу просветлело; он тотчас вскочил в седло и, ничуть не скрывая радости, принялся гарцевать на тропинке, поворачивая лошадь то вправо, то влево.
– Смотри, обращайся бережно с этим бедным животным, приятель, – добродушно крикнул он Дикону (тот был мрачнее тучи). – Доставь его тихим ходом в Джеймстаун и отведи к дому мастера Бака – это возле церкви.
– А что вы делаете в Джеймстауне? – спросил я, когда, оставив позади поляну, мы вступили под сень соснового бора. – Я слыхал, что вы поехали в Хенрикус, чтобы помочь преподобному Торпу в обращении индейцев.