– За себя я не боюсь, – подытожил пастор. – Я вовсе не презираю жизнь, напротив, люблю ее даже тогда, когда жить становится невмочь, но, когда Господь призовет меня к себе, я пойду с ликованием, как на праздник. Капитан Перси, вы и Дикон – солдаты, и знаете, как надо умирать. Вы, милорд Карнэл, тоже смелый человек, хотя и очень дурной. Все мы четверо сумеем без дрожи испить назначенную нам чашу, как бы горька она ни была. Но есть среди нас… – Тут его гулкий голос прервался, и взгляд уперся в стол.
Воспитанница короля отняла руку от глаз.
– Пусть я не мужчина и не солдат, мастер Спэрроу, – сказала она просто, – но я потомок многих храбрых дворян. Я умру так же достойно, как они. Для меня, как и для вас четверых, смерть – единственный путь, другого нет. – И она посмотрела на меня с гордой улыбкой.
– Другого нет, – повторил я.
Карнэл встал и, торопливо подойдя к окну, забарабанил пальцами по раме.
– Милорд Карнэл, – сказал я, – нам известно, о чем вы вчера вечером сговорились с Испанцем. Ваш разговор был подслушан.
Он охнул и отшатнулся, потом его правая рука метнулась за шпагой, которой не было. Я видел, как глаза его лихорадочно шарят по каюте в поисках какого-нибудь предмета, который можно было бы обратить в оружие.
– Я пока еще капитан этого судна, – продолжал я. – И мне следовало бы приказать бросить вас акулам, даже если бы этот приказ стал последним в моей жизни. Не знаю, что меня удерживает.
Он вскинул голову, вновь преисполнившись своей обычной бравады.
– Если кому и грозит опасность, то никак не мне, – произнес он надменно. – К тому же хочу напомнить вам, сэр, что я ваш враг и посему не обязан хранить вам верность.
– Я счастлив быть вашим врагом, – ответил я.
– Вы не посмеете напасть на меня сейчас, – продолжал он с прежней наглой, хвастливой усмешкой. – Стоит мне закричать, подать условный знак – и они в мгновение ока вышибут дверь и ворвутся сюда.
– Условный знак? – спросил я. – Стало быть, мина уже готова и фитиль зажжен? Что ж, тогда нам пришла пора покинуть этот мир. А когда его покину я, моя жена уйдет вместе со мной.
Его губы шевельнулись, черные глаза сузились, но он промолчал.
– Если бы у меня так не горела щека, – сказал я, – я бы оставил вас жить. И пусть бы вы командовали этими подонками, пока не надоели бы им и они не перерезали бы вам горло или пока вас не повесили бы на рее какие-нибудь удачливые испанцы. Пусть бы вы даже вернулись на брюхе в Англию, чтобы лебезить перед лордом Бэкингемом, – мне это было бы все равно. Но вы ударили меня, и я вам этого не спущу. Я убью вас – здесь и сейчас. Я возвращаю вам вашу шпагу, милорд, и вызываю вас на бой.
С этими словами я бросил к его ногам перчатку, а Спэрроу отстегнул от своей портупеи ножны с острым клинком и, положив их на стол, пододвинул ко мне. Королевская воспитанница откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. Лицо ее побелело, но осталось гордым и спокойным. Фаворит закусил губу и посмотрел на дверь.
– Позовите на помощь, милорд, ведь вам грозит опасность, – сказал я. – Позовите своих друзей за дверью, чтобы они смогли вовремя вмешаться. И кричите погромче, как подобает солдату и джентльмену.
Он в ярости выругался, нагнулся, поднял перчатку, потом вырвал шпагу из моей протянутой руки.
– Эй, ты, отодвинь скамью, она мешает, – крикнул он Дикону, затем, задыхаясь от ненависти, обратился ко мне: – К бою, сэр! Здесь нет губернаторов, встревающих в то, что их не касается, и на этот раз нас рассудит смерть!
– Она готова, – едва слышно пробормотал Спэрроу.
Снаружи послышались топот и возбужденные возгласы. В следующий миг дверь с треском распахнулась, и в каюту просунулась чья-то зверская огненно-красная рожа.
– Корабль! – заорало незваное видение и исчезло. Гомон усиливался, все голоса громко звали капитана и его первого помощника, в дверь заглянуло еще несколько пиратов, чтобы с веселой руганью сообщить мне добрую весть. Они требовали Керби, и мне не оставалось ничего другого, как немедля выйти к ним.
Я поклонился Карнэлу.
– Вам придется подождать, пока я освобожусь, сэр, – сказал я угрюмо. – Но ни минутой дольше.
– Будьте уверены, сэр, любая отсрочка покажется мне слишком долгой, – ответил он так же угрюмо.
Поднявшись на полуют, мы увидели, что плотный белый туман, окутывавший корабль, рассеялся и солнце льет свой горячий свет на неспокойное темно-синее море. По левому борту, милях в двух, виднелся берег – бесконечная кайма песка, такого же ослепительно белого, как пена набегающих на него волн, дальше тянулись густые ярко-зеленые заросли.