– Кувшин был полон! – воскликнул я. – Выпили вы хоть что-нибудь или только сделали вид?
Он вытянул свою громадную ручищу и заставил меня снова опуститься на доски.
– Я не ранен, – сказал он, – а воды было слишком мало для двоих.
Тусклый свет, сочившийся сквозь щели вверху, померк, и тьма стала непроглядной. Воздух в трюме был спертый, мы задыхались, бредя о прохладном ветре, о ясном небе, усыпанном звездами. Когда стало совсем плохо и зловонный беспросветный мрак начал душить нас подобно ночному кошмару, крышка люка вдруг открылась, и вместе со свежим воздухом до нас донеслись звуки мужских голосов, переговаривающихся на палубе.
– Да, безусловно, доктор объявил, что его жизнь вне опасности, – сказал один, – но он все-таки ранен.
– Он человек опасный и отчаянный, – резко перебил другой. – Не представляю, как вы оправдаетесь перед вашей Компанией за то, что так долго не заковывали его в кандалы.
– Будьте покойны, милорд, мы с руководством Компании отлично понимаем друг друга, – надменно произнес первый голос. – И поверьте, пленника своего я сумею не упустить и без чужих советов. Если сейчас я все-таки приказываю заковать его, то только потому, что считаю это нужным, а не потому, что этого добиваетесь вы, милорд. Вы желаете воспользоваться случаем, чтобы переговорить с ним, что ж извольте, против этого я не возражаю.
Собеседник Карнэла удалился. Когда его шаги затихли, милорд весело расхохотался. К его веселью присоединились еще три или четыре грубых голоса. Кто-то чиркнул огнивом, и на палубе тотчас заметалось пламя факелов и ровным светом загорелся фонарь. Держа его в руке, по трапу начал спускаться человек с жестким обветренным лицом. Сойдя вниз, он поднял фонарь, чтобы посветить милорду. Я лежал и смотрел, как королевский любимец спускается в трюм. Пламя наклоненных к люку факелов ярко освещало его статную фигуру и лицо, благодаря которому он, невзирая на сомнительное происхождение и тощий кошелек, сумел возвыситься и взлететь на вершину, столь приближенную к солнцу, что один взгляд на нее ослеплял. В богатом наряде и блеске красоты, в ореоле красного сияния факелов, он озарял темноту, словно яркая зловещая звезда.
За милордом спустились два матроса с факелами, затем показался третий, без факела, и захлопнул крышку люка. Когда все они сошли в трюм, Карнэл, сопровождаемый капитаном, подошел и встал, глядя на меня сверху вниз. Я приподнялся на локте, хотя и с трудом – после лихорадки я был слаб как младенец, – и посмотрел ему в глаза. В них была неприкрытая жестокость; если бы я ожидал от него, своего заклятого врага, милосердия или великодушия (чего я, разумеется, не ожидал), его взгляд вмиг похоронил бы эту надежду. Подозвав жестом матросов, которые стояли за его спиной, он ткнул большим пальцем в сторону Спэрроу и приказал:
– Сначала займитесь этим. Наденьте на него ручные кандалы.
Матрос, спустившийся в трюм последним и принесший столько кандалов, что их хватило бы на шестерых пиратов, вышел вперед, дабы исполнить повеление милорда. Капитан посмотрел на могучую фигуру Спэрроу и вытащил из-за пояса пистолет. Священник засмеялся:
– Он вам не понадобится, приятель. Я знаю, когда сопротивление бесполезно.
Он вытянул руки, и матросы сковали их запястье к запястью. Когда они закончили, он невозмутимо сказал:
– «Видел я нечестивца грозного, расширявшегося подобно укоренившемуся многоветвистому дереву. Но он прошел, и вот, нет его, ищу его и не нахожу116».
Милорд повернулся к нему спиной и указал пальцем на меня. Все время, пока меня сковывали по рукам и ногам, он не сводил глаз с моего лица, потом отрывисто сказал:
– Вы принесли с собой веревки? Свяжите его так, чтобы притянуть руки к туловищу.
Матросы обвили вокруг меня веревки много раз.
– Затяните их, да потуже, – приказал фаворит.
Цепи пастора гневно звякнули.
– Да ведь у него на руке от запястья до плеча – воспаленная рваная рана, и вам наверняка об этом сказали! – вскричал он. – Стыдитесь!
– Еще туже, – процедил Карнэл сквозь зубы.
Матросы затянули узлы и встали.
– Можете идти, – коротко бросил им фаворит, и все трое попятились к подножию трапа. Капитан отошел туда же и уселся на ступеньку.
– Здесь, под люком, более свежий воздух, – пояснил он.
Я лежал у ног моего врага, стиснув зубы и глядя ему в глаза. Что и говорить, чаша была горькой, но у меня достало сил пить ее, не морщась.
– Ну что, молодожен, сполна я тебе заплатил? – спросил он вполголоса. – Помнишь, за тот красный клен и индейский узел? Говори, сполна?