Шэнь Ляншэн не просыпался почти до одиннадцати следующим утром, так как поздно лег прошлой ночью. Цинь Цзин все еще спал, положив голову на его грудь. Нежные дуновения воздуха на его коже пробудили в нем сентиментальность.
Шэнь Ляншэн тихо лежал под старомодным хлопковым одеялом. Оно было тяжелым и не таким теплым, как импортные, но казалось более земным.
Он видел, как первые лучи нового года крадутся внутрь через подоконник. Через какое-то время он закрыл глаза, и солнце стало круглым пылающим пятном на обратной стороне его век, разбиваясь потом на тысячу точек, танцующих, как маленькие мухи.
В этот момент, признаться, он чувствовал вину: он должен был оставить Цинь Цзина однажды, и он сожалел об этом.
Но, что толку от его сожалений? Это было бы только нелепо.
«Цинь Цзин, Цинь-сюн, ты не спишь?»
Шэнь Ляншэн подумал, что голос, доносившийся с улицы, звучал, как Сяо-Лю, и тут же отбросил свои чувства. Он пихнул локтем Цинь Цзина, пока искал их одежду: «Эй, вставай».
Цинь Цзин был в минутах от суеты, и громкий голос Сяо-Лю с толчком Шэнь Ляншэна сразу разбудили его. Он быстро выкрикнул в ответ: «Еще нет. Подожди минутку».
Проблема заключалась в том, что оба совершенно забыли закрыть ворота прошлой ночью, пока забавлялись. Сяо-Лю тоже был частым гостем и зашел во двор без разрешения хозяина. Он начал возмущаться еще снаружи:
«Иисусе, поторопись. Тут так холодно, что мой нос вот-вот отвалится…. Давай, я знаю тебя всю жизнь, видел тебя в-чем-мать-родила миллион раз, ладно? Не захотел бы увидеть это, даже если б ты мне заплатил…. Теперь, не мог ты мне объяснить, почему ты не запер ворота и дверь? Не боишься… грабителей….»
Не в силах терпеть холод, Сяо-Лю покрутил дверную ручку и, обнаружив, что не заперто, пригласил себя войти. Тем временем, Цинь Цзин и Шэнь Ляншэн умудрились более или менее одеться, но не успели прибрать кровать. Учитель хотел сказать другу снаружи не входить, но не мог придумать причину. Пока он колебался, Сяо-Лю уже вошел и увидел все, что можно было увидеть. Нужно было быть полным дураком, чтобы не понять данную ситуацию.
«Я, э-э, мне нужно вернуться назад. Я загляну позже», - это был первый раз, когда Сяо-Лю не обратился вежливо к бизнесмену «Молодой Господин Шэнь». После этой натянутой фразы он повернулся кругом и выпроводил сам себя, предоставляя всем выход из ситуации.
«Думаю, я тоже пойду», - Шэнь Ляншэн откровенно не был обеспокоен произошедшим, но он знал, что только добавит проблем, если останется дольше. Перед уходом он потянулся к голове учителя, но мужчина бессознательно отвернулся.
На какой-то момент рука Шэнь Ляншэна зависла в воздухе, прежде чем он убрал ее, добавив: «Я буду занят новогодними делами несколько дней, но я зайду в воскресенье после обеда».
«Ага», - в этот момент у Цинь Цзина в голове пробегало множество мыслей, и он не осознавал, что избегал Шэнь Ляншэна. Он также не воспринял, что тот сказал, и нехотя ответил:
«Я здесь, если тебе что-то понадобится».
«Ага».
Шэнь Ляншэн не нашел, что еще сказать, и издал глубокий вздох. Он хотел обнять его, но боялся, что мужчина опять увернется. Не находя никакого удовольствия в насильственном объятии, он оставил все, как есть.
Однако была одна вещь - он бы не расстался с Цинь Цзином из-за этого, даже если бы тот захотел.
Несколько минут назад, он чувствовал вину, что должен будет в один день оставить его, но сейчас он не был благоразумен. Его иррациональное решение заключалось в том, что Цинь Цзин не мог оставить его из-за кого-то или чего-то еще, пока не настанет тот день.
Он просто не позволил бы этого.
Примечания
Китайский новый год, который после 1911 года в дословном переводе называется Праздник весны, с давних времен является главным и самым продолжительным праздником в Китае и других странах Восточной Азии. Традиционный Новый год приурочен к зимнему новолунию по завершении полного лунного цикла, состоявшемуся после зимнего солнцестояния (то есть на второе новолуние после 21 декабря). В григорианском календаре это соответствует одному из дней между 21 января и 21 февраля. События в новелле происходят в 1937 году, когда Китайский новый год выпал на четверг, 11 февраля. Двадцать седьмой день - это 27-й день 12-го месяца по лунному календарю, т.е. 7-е февраля, 1937 года.
«Вон Лик», или «Хуан Ли» - разговорное название для «Дун Шин» - астрономический ежегодник и календарь, широко используемый в Китае.
Дзайбацу - японский термин, означающий «денежный клан» или конгломерат.
Маджонг или мацзян - китайская азартная игра с использованием игральных костей для четырёх игроков (каждый играет за себя). Широко
распространена в Китае, Японии и других странах Восточной и Юго-Восточной Азии. Игра ведётся костями, напоминающими костяшки домино, по правилам подобна покеру, требует от играющих таких качеств, как опыт, память и наблюдательность. В игре присутствует также случайный фактор. Цель игры - набрать как можно большее количество очков, собрав наиболее ценную комбинацию из заданного количества костей.
«Вань» - значит «сдержанный», «сянь» - «утонченный» - это черты, традиционно присущие хорошей жене.
Эрготоу - алкогольный напиток (около 56%), наиболее распространённый сорт байцзю.
========== Глава 15 ==========
Когда позже Сяо-Лю вернулся, он выглядел спокойнее. Возможно, холодный ветер и круги по окрестности помогли ему. Он плюхнулся на стул и напрямую выпалил: «Цинь Цзин, пожалуйста, скажи мне, что это было не то, о чем я подумал».
«Было…» - пробормотал Цинь Цзин в ответ. Он знал, что его друг пришел сюда за объяснением.
«Значит так, я не справился со своей работой, - мужчина соскочил с места и начал измерять комнату шагами. - Я полагаю, что могу искупить вину, только убив себя на могиле твоих родителей, не иначе!»
Лицо Цинь Цзина побледнело при этом заявлении. Он прекрасно понимал, что огорчал своих родителей связью с мужчиной, и Сяо-Лю попал в самое его уязвимое место.
Но Сяо-Лю был, как и его мать, с мягкой, доброй душой под твердой скорлупой. После долгого молчания он повернулся и, увидев друга, сидящего на кровати с ошеломленным выражением, сразу подумал, что его слова были слишком резкими. Он сел рядом с ним и попытался объяснить: «Я не собирался…. Я не хотел….» Он вздохнул: «Проклятье!»
«Прости».
«Почему ты просишь у меня прощения?! - это извинение снова взбесило Сяо-Лю. Он схватил друга за руку и выстрелил очередью вопросов. - Ты мне скажи, что здесь происходит? Что это? Есть ли у этого будущее? Ты дурак? У него есть все, что ни пожелает. Он просто играет с тобой! Так ты себя ценишь?»
Цинь Цзин продолжал молчать. Была одна вещь, которую он не мог сказать Шэнь Ляншэну, но выложил Сяо-Лю.
Его взгляд задержался на холодном зимнем свете солнца, ползущем по его парусиновым туфлям. Он блестел золотом, но не слишком тепло. И Цинь Цзин впервые произнес это: «Я люблю его».
«Но… - Сяо-Лю едва мог связать предложение, пытаясь выразить словами свою досаду. - Как будто это имеет значение!»
Цинь Цзин отказывался говорить, и оба погрузились в молчание. Пока Сяо-Лю сидел, запыхавшись, до него дошло, что он не имел шансов против упрямого осла, каким был его друг.
Должен ли он пригрозить их дружбой? Но ему претила мысль поступить так с другом. Он буквально чувствовал, как от этой дилеммы в его висках стучит.
«Цинь Цзин…, - вздохнул, нахмурившись, Сяо-Лю, и не найдя, что еще добавить, он отшутился. - Что я могу сказать? У меня три сестры, и моя мама всегда надеялась, что наши семьи станут еще ближе. Ей бы и в голову не пришло, что она потеряет своего будущего зятя и, к тому же, должна будет выдать замуж еще и крестника».
«Не смей рассказывать своей маме».