Проснувшись на следующее утро, мужчина уже мог разобрать силуэт человека у его кровати, силуэт, что он любил. Он слабо дотянулся до руки этого человека, выдохнув хриплым голосом: «Чжэнь-чжэнь».
Шэнь Ляншэн сидел у кровати, когда почувствовал руку отца на своей. Он не уловил, что сказал старик, и наклонился, тихо спрашивая: «Что это было?»
Но его отец не ответил. Мужчина только покачал головой, в то время как по лицу его текли слезы. Затем он устало закрыл глаза и, казалось, снова провалился в сон.
Прошло уже два дня с тех пор, как Шэнь Ляншэн последний раз был в офисе, так что ему нужно было съездить туда сегодня. Посмотрев на отца несколько минут, он позвал медсестру. Выйдя из комнаты и спускаясь по лестнице, мужчина зажег сигарету.
Посреди лестницы Шэнь Ляншэн остановился, осознав, что сказал его отец: он уже почти забыл, что в китайском имени матери был иероглиф «чжэнь».
Именно в этот момент Шэнь Ляншэн, наконец, признал, что был один. Люди в его жизни покидали его один за другим, и он думал, что ему наплевать вплоть до того, что почти забыл имя своей матери.
Возможно, в один день он забудет имена их всех, имена тех, кто уже ушел и тех, кто еще уйдет. Однако сейчас в этом пустом доме, наполненном смертью, он боялся, боялся того, что в один день его разум тоже опустеет.
Он докурил сигарету. Лишь на секунду ему захотелось поехать и увидеться кое с кем, просто чтобы сказать, что он скучает по нему.
Однако в итоге он поехал в офис. На обратном пути в особняк отца он заехал в свое поместье на Кембридж Роуд и взял из кабинета «Сонеты с португальского», единственную вещь своей матери, что он оставил.
Если бы он должен был по кому-то скучать из всех людей, что его оставили или еще оставят, то это была бы его мать.
Шэнь Ляншэн положил слегка потрепанный сборник стихов у подушки. Той ночью, перед сном, он открыл случайную страницу и начал читать. Шэнь Ляншэн остановился в конце стиха и прочитал его несколько раз, перед тем как закрыть книгу, запирая слова, которые вызвали воспоминания, не имеющие никакого отношения к его матери.
«Сейчас – любовь. А завтра где она?
Конец любви, проклятие влюбленным.
Так взгляд летит с высокого холма
За реки сладкие к морям горько-соленым»*.
В конце июня Шэнь Старший наконец отправился на встречу со своим создателем. Когда Цинь Цзин увидел некролог, он сидел, сжимая газету, и повторял себе: «Ты был тем, кто закончил эти отношения. Ты не можешь вернуться, чтоб увидеть его».
Сяо-Лю тоже видел некролог, но не упомянул об умершем, когда навещал Цинь Цзина той ночью. Он занес еду своему другу и начал ворчать: «Чем это ты занимаешься все эти дни? Ты постоянно говоришь, что не можешь прийти на ужин, и я всегда должен приносить тебе поесть».
Его слова были резкими, но скрывающиеся за ними мысли - добрыми. Сяо-Лю добавил, убедившись, что друг доел свою еду: «Ты даже не собирался есть, если б я не принес тебе это. Только посмотри на себя. Я больше тебя в три раза!»
«Горизонтально или вертикально?» - засмеялся Цинь Цзин, собирая посуду, чтобы помыть на кухне.
Видя, что друг все еще может шутить, Сяо-Лю почувствовал некое облегчение и отбросил идею убедить его увидеться с Шэнь Ляншэном. Вообще-то, он был рад их разрыву. Хотя Цинь Цзин и потерял много веса за последние месяцы, у него было хорошее настроение. Как говорится, лучше вырвать зуб, чем мучиться от боли, а жизнь может продолжаться и без этого зуба.
Причиной потери учителем веса являлся его график. В Тяньцзине дела выглядели плохо, но в Пекине они были еще хуже, и все националистические
организации Северного Китая в прошлом году переместились в Тяньцзинь. Все школы Тяньцзиня отказались прекращать уроки на китайском и изменять учебники как акт неповиновения попытке японцев поработить Китай через образование. Шэн Гун был школой для девочек, где с самого начала было мало учеников, но сейчас все стало и того хуже. Однако, по словам Лао-У, уроки должны были продолжаться, и чем больше, тем лучше. Черта с два они позволят китайским детям говорить на языке дьявола.
Последние несколько месяцев Цинь Цзин помогал в Студенческом Союзе и в то же время работал с Лао-У, тайно распространяя антияпонские листовки и Антияпонскую газету, публикуемую Коммунистической партией в Тяньцзине. Когда дошло до того, что никто больше не соглашался печатать листовки и газеты, они начали копировать их вручную.
Прошло много лет. Никто больше не звал его Цинь-сао, автор «Новогодней жертвы» тоже скончался. Однако он оставил после себя слова, которые будут жить в поколениях:
«Что такое тропа? Это - то, что мы создаем своими ногами там, где нет тропы. Это - то, что мы создаем там, где только шипы и колючки».
На похоронах отца Шэнь Ляншэн, облаченный в черный костюм, стоял позади брата, не пролив ни слезинки. Между тем, его брат рыдал, словно, чем больше он плакал, тем больше получил бы в наследство.
Содержание последней воли Шэнь Кечжэня не было сюрпризом. Мужчина не собирался заставлять старшего сына страдать, неважно, как сильно ненавидел его за то, что тот был ни на что не годен. Хотя он и не дал ему исполнительных прав на семейное дело, зато оставил половину недвижимости. Если бы сын только мог бросить играть, ему не пришлось бы проработать и дня до конца жизни.
У старшего сына не было проблем с этим решением. Он знал, что собственность была неликвидной, но он не участвовал в семейном бизнесе уже какое-то время и был доволен таким урегулированием.
В свою очередь Шэнь Ляншэн не то, чтобы был недоволен, но если он был прав в своих суждениях: его брат был леопардом, который не может изменить свои пятна - дома и земля недолго продержатся в его руках. Шэнь Ляншэн не делал много для брата, когда их отец был жив, лишь изредка выручал его. И то, только потому, что знал: их старик наблюдает, и сейчас - не подходящее время.
Теперь, когда старик был мертв, ничто не удерживало Шэнь Ляншэна от разрывания кровных уз. То, что он делал во тьме ночной и при свете дня в следующие месяцы, было так подло, что покойная миссис Шэнь без сомнения распахнула бы врата ада и затащила бы туда Шэнь Ляншэна, если б узнала об этом.
У Шэнь Ляншэна не было намерений мстить за свою мать, когда он возвращался в Китай, но шесть лет спустя, он сделал именно это. Брат Шэнь Ляншэна умер в конце года от опиумной зависимости. Что до того, как он пристрастился к нему и умер от этого всего за несколько месяцев, то это было тайной, о которой знал лишь один человек.
Вскоре после смерти Шэня Старшего Ли Вань-сянь вернулась в свою семью вне себя от ярости и положила конец своему бессмысленному браку, как и хотела. После, услышав новость о кончине своего бывшего мужа, она осознала, что покинула его слишком рано и не получила из его имущества столько, сколько могла бы. Однако после первого сожаления, ее пробрал озноб, когда она внимательнее подумала об этом жутком деле. Этот ее бывший деверь, вероятно, приложил к этому руку, и впервые она поняла значение выражения «бессердечный дьявол».
Январь Двадцать Восьмого года был особенно холодным. Небеса постоянно хмурились, сигнализируя о надвигающемся буране.
В один день Шэнь Ляншэн вернулся домой и снимал пальто и шляпу, когда служанка сказала ему, что его искала мисс Цуй: «Она не хотела уходить, а на улице было действительно холодно, так что я позволила ей войти».
Причина, по которой горничная сейчас объясняла это, заключалась в установленном хозяином правиле: просить всех незнакомцев уйти и не впускать кого попало в дом.
Шэнь Ляншэн не мог вспомнить никакой мисс Цуй, которую бы знал.
«Где она?» - спросил он, нахмурясь.
«Прямо здесь, в гостиной».
Только тогда он заметил человека, сидящего на диване. Леди сидела там и молчала. Предположительно она была здесь из-за Шэнь Ляншэна, но, сжимая в руках чайную чашку, она почти плакала, в то время как ее сознание пребывало в совершенно другом мире.