«Не пугай меня, Лао-Шэнь, - Лао-Лю перестал называть его «молодой господин Шэнь» уже давно. Не дав Шэнь Ляншэну договорить, пухлый мужчина набросился на него. - Типун тебе на язык. Мы сходим с тобой на обследование, но не смей меня вот так пугать!»
Цинь Цзин с Шэнь Ляншэном были вместе изо дня в день, и он не мог не узнать о посещении больницы. В результате, все закончилось тем, что они пошли вместе. Шэнь Ляншэн сказал, что их крестник здесь только потому, что на велосипеде было удобнее, но Цинь Цзин лучше всех остальных знал мужчину. Последний всегда был скрупулёзен во всем и успевал обдумать решение, прежде чем Цинь Цзин замечал проблему. По этой причине у Цинь Цзина было очень тревожно внутри, но он никак не показывал этого. Он вел себя как обычно, даже когда они ждали результаты обследования: ел и спал, как и полагалось.
Все потому, что он был слишком напуган, чтобы даже думать об этом.
Словно у них двоих все продолжалось бы, как и раньше, делай он все то же, что и прежде.
Их крестник вызвался забрать результаты, когда те были готовы, но Цинь Цзин настоял, что тоже пойдет.
Естественно, Шэнь Ляншэн не мог праздно стоять в сторонке, так что они втроем отправились в больницу. Молодой Лю был сделан из того же теста, что и его отец, и обладал таким же добродушным нравом. Он болтал без умолку по дороге в госпиталь, рассказывая крестным о работе, о своей старшей дочери, делая все возможное, чтобы разрядить обстановку.
Только, когда подошла их очередь, и доктор вышел спросить членов семьи, он соскочил с места и поспешно отозвался: «Здесь». Прежде чем Цинь Цзин успел среагировать, молодой человек вошел в кабинет доктора, чтобы посмотреть результаты.
Шэнь Ляншэн всегда относился к текстильной фабрике, а здравоохранение в то время оплачивалось государством. Им повезло, что тактичный доктор ощутил симпатию, увидев двух сидящих снаружи стариков, и не стал тратить время на вопрос: был ли молодой человек близким родственником. Доктор
детально объяснил результаты сканирования, но мужчина не понимал терминов «носоглотка и гипофаринкс» и только спросил с широко открытыми глазами, когда доктор закончил: «Так, можно ли что-нибудь сделать?»
«Да, разумеется. Операция - возможный вариант, в дополнение к другим менее инвазивным методам… - доктор приостановился, но затем продолжил выполнять свою обязанность как врача, объясняя различные методы и риск при применении каждого из них. В конце, он дал душевный совет: «Принимая во внимание возраст джентльмена, операция вполне возможна, но я говорил Вам о возможностях полного выздоровления. Почему бы Вам не подумать об этом еще и не прийти к решению, обсудив все с семьей?»
Но как он мог обсуждать такое? Мужчина тяжело опустился на стул, с красными глазами, слишком напуганный, чтобы выйти из кабинета.
Но он должен был рассказать.
Лао-Лю не пошел с ними, но ждал новостей дома. Когда же увидел трех мужчин и тяжелое молчание, повисшее между ними, он застыл от мрачного предчувствия.
Будучи всегда за прямолинейность, Шэнь Ляншэн сказал крестнику выкладывать все, как есть. Четверо мужчин уселись, и молодой Лю доложил обо всем, что сказал ему доктор. Затем, его глаза заметались между отцом и крестными, а внутри закипала тревога. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы усидеть на стуле.
В то время как Лао-Лю был уже в ступоре, на лице Шэнь Ляншэна было все то же прежнее выражение. Даже Цинь Цзин казался весьма спокойным, так как уже подготовил себя по пути домой. Будь все хорошо, крестник рассказал бы еще в госпитале. Только вызывающие опасения результаты заставили бы его ждать возвращения домой.
«Думаю, я обойдусь без операции, - первым заговорил Шэнь Ляншэн, ясно выразив свою позицию. Затем он рассказал о болезни отца и подытожил. - Нет нужды ложиться под нож. Я не хочу суеты».
Вернувшись к реальности, Лао-Лю посмотрел на своего друга детства, тихо сидящего рядом с Шэнь Ляншэном, не произнося ни слова против и не подавая никаких признаков страдания, и он снова впал в ступор.
В итоге, все было сделано, как и хотел Шэнь Ляншэн: никакой операции и также никакой стационарной помощи.
Это было не из-за того, что они не могли позволить себе больничное лечение. Хотя общественное здравоохранение только начало осуществляться в этом году, и государственные организации установили постепенные планы обеспечения своих работников выплатами, администрация текстильного завода, узнав о состоянии Шэнь Ляншэна, пообещала, что все медицинские расходы будут покрыты. Цинь Цзин тоже получил задолженную ему со времени Культурной Революции зарплату, так что деньги не были проблемой. Шэнь Ляншэн просто не хотел ложиться в больницу.
Он прожил свою жизнь, расставляя все точки над «и». Он никогда не был незрелым или безрассудным до этого момента, поэтому Цинь Цзин
прислушивался к каждому его желанию. Их крестник рано женился, и его старшая дочь уже начала работать. Она проигнорировала все усилия Цинь Цзина найти сиделку на дому, коль скоро сама была медсестрой. Не было никакой нужды в посторонних.
Следовательно, все, от получения рецептов до введения инъекций, стало обязанностью молодежи Лю. Шэнь Ляншэн чувствовал себя ужасно по этому поводу, но Лао-Лю выдавил из себя улыбку и возразил: «Они вполне могли бы звать тебя папой или дедушкой. Позволь им делать то, что им полагается делать для своих стариков. И даже не начинай спорить со мной сейчас. Не с твоим-то горлом».
Цинь Цзин, в свою очередь, тоже неплохо держался. Вот только не позволял никому помогать с домашними делами. Словно курица, защищающая цыпленка, он набрасывался на всякого, кто пытался освободить его от работы.
На самом деле, никто и не собирался, так как все видели, что это было движущей силой Цинь Цзина. Лао-Лю наблюдал, как он тщательно заботится о Шэнь Ляншэне, и начинал бояться того дня, когда эта сила иссякнет, и его друг разойдется по швам.
Состояние Шэнь Ляншэна было таким, как предсказывал доктор: этот вид рака было непросто обнаружить на ранних стадиях, но он очень быстро развивался, и ничего нельзя было сделать - к поздней осени понадобилось болеутоляющее. Время, что Шэнь Ляншэн проводил во сне, стало увеличиваться. Как-то днем он проснулся и, повернувшись посмотреть на Цинь Цзина, обнаружил сидящего у кровати Лао-Лю. Показав знаки руками, он спросил, где Цинь Цзин.
«Сказал, что пойдет, прогуляется», - казалось, небрежно ответил Лао-Лю, но внутри у него все горело от беспокойства. Цинь Цзин сказал, что собирается пройтись, и попросил друга детства подежурить за него. Не в силах остановить друга, Лао-Лю мог только позволить Цинь Цзину уйти. Но был уже пятый час, а мужчина все не возвращался. Становясь все более и более нервным, он уже начал молиться, чтобы внучка пораньше вернулась со смены и могла сходить поискать его.
Рассудок Шэнь Ляншэна все еще был ясным, и он понял по выражению лица Лао-Лю, что что-то его тревожит. Он слегка кивнул, вовсе не волнуясь.
Он не боялся, так как был уверен, что мужчина вернется: пока Шэнь Ляншэн еще здесь, Цинь Цзин никуда не денется. Он не уйдет далеко.
Откровенно говоря, Шэнь Ляншэн чувствовал вину за то, что должен будет покинуть Цинь Цзина, но он не мог произнести этого вслух. Он, и правда, не говорил раньше об этом, но воспользовался случаем, пока Цинь Цзина не было. Попросив у Лао-Лю бумагу и ручку, он написал: «Позаботься о нем для меня».
Сдержав слезы, Лао-Лю согласился. Цинь Цзин не проронил еще ни слезинки, так что он тоже не смел. Шэнь Ляншэн жестом показал «Порви это», и Лао-Лю мгновенно выполнил просьбу. Но даже тогда он не успокоился и решил засунуть кусочки бумаги себе в карман.
Конечно же, Цинь Цзин не ушел далеко. Он только сходил в Храм Великого Сострадания и простоял там на коленях с утра до вечера. Сначала он молил бодхисатву, чтобы тот облегчил страдания Шэнь Ляншэна, а потом, стоя на коленях, повторял строчку из «Книги Песен»: «Жу кэ шу си, жэнь бай ци шэнь».
- Если бы я мог занять твое место, я умер бы за тебя сто раз подряд.