В голосе Синтии прозвучала настойчивость, изумление, облегчение. Дик на нее оглянулся:
— Тогда что, черт побери, стряслось с этим типом?
— Не знаю.
— Сэр Харви! — крикнул Дик, придвигаясь поближе к окну. — Сэр Харви Гилмен!
Ответа не было.
Он заглянул в другое окно. Осмотрел одно и второе. Подоконники в довольно низком коттедже располагались чуть выше его груди. Окна были обычными, подъемными, закрывавшимися изнутри на металлические шпингалеты. Дик поставил на подоконник колено, ухватился руками за рамы с обеих сторон, подтянулся, заглянул, увидев сквозь стекло, что оба окна заперты изнутри.
В памяти шевельнулось очень дурное воспоминание.
— Обожди тут минуточку, — велел он Синтии.
Поспешив к парадной двери над двумя каменными ступенями, он обнаружил, что она не заперта и засов не задвинут. Он открыл дверь, шагнул в маленький современный холл, который помнил со вчерашнего вечера.
Слева, помнил также Дик, дверь в гостиную. Если сейчас ее распахнуть, он войдет в комнату со спины сидящей за столом неподвижной фигуры. Но эта дверь не открывалась, хотя он лихорадочно крутил и дергал ручку. Она была заперта изнутри.
Он снова вылетел в сад перед домом, где Синтия по-прежнему заглядывала в окна.
— Знаешь, — заявила она, — в нем что-то ужасно странное. Лицо, кажется, необычного цвета. Синеватого? Или это от освещения? И что-то на губах: пена? И… Дик, ради бога, что ты делаешь?
Смутно соображая, что пулевое отверстие понадобится следствию, Дик не тронул правое окно, а направился к другому. Поднял с неухоженной травы кусок кирпича и с грохотом швырнул в окно; со звоном посыпались осколки.
В утреннем воздухе из душной комнаты очень отчетливо повеяло слабым, но ощутимым запахом горького миндаля. Запах волной донесся до них. Синтия сзади схватила Дика за руку.
— Пахнет… как лак для ногтей, — заметила она. — Что это?
— Синильная кислота.
Дик сунул руку в разбитое окно, открыл шпингалет, поднял раму. Потом влез на подоконник, спрыгнул в комнату на осколки стекла.
Теперь запах горького миндаля чувствовался явственней. Потребовались некоторые усилия, чтобы приблизиться и прикоснуться к телу, но Дик справился с этим. Мужчина, известный ему как сэр Харви Гилмен, умер лишь несколько минут назад, тело оставалось почти совсем теплым. По-прежнему одетый в пижаму и халат, он прямо сидел в мягком кресле с бархатной обивкой, только голова склонилась на грудь, руки удобно уложены на подлокотники кресла. Но посиневшее от цианоза лицо, пена от отравления синильной кислотой, полуоткрытые глаза с ужасающей определенностью свидетельствовали о смерти.
Дик взглянул на дверь, ведущую в холл. Лихорадочно бросился к ней, осмотрел. Ключ повернут в замке, маленькая щеколда плотно задвинута изнутри. Кроме двери, попасть в комнату можно только через два окна, в одном из которых теперь было разбито нижнее стекло, а в другом, на несколько дюймов ниже перекладины между подъемными рамами, зияло пулевое отверстие. Но нет никаких сомнений — Дик может присягнуть, даже если полиция не поверит, что оба окна тоже были заперты изнутри.
— А ведь, — вслух вымолвил Дик, — он утверждал, будто с ним нечто подобное вряд ли случится.
Только тут он еще кое-что заметил.
В свете висячей лампы что-то слабо блеснуло чуть выше пола за мягким креслом: крошечный шприц для инъекций, тоненькая стеклянная трубка с никелированным поршнем. Он упал возле кресла, как будто бы выскользнув из ослабевших пальцев мертвеца, и игла вонзилась в ковер. Это был последний штрих, довершавший жуткую картину; запах синильной кислоты, казалось, все сильнее сгущался в душной комнате, а за окнами в полную силу разливался день.
Очередное самоубийство.
Глава 8
Дик стоял возле двери, пытаясь упорядочить бессвязные мысли, когда услышал, как что-то царапнуло окно. Синтия с ловким проворством влезла в комнату и легонько, как кошка, спрыгнула на битое стекло.
Выражение ее лица было сдержанным, но встревоженным — можно сказать, больше за Дика Маркема, чем за согбенную фигуру в кресле.
— Ужас! — заключила она, потом, как бы признав свои слова слишком слабыми, ровным утвердительным тоном добавила: — Просто ужас! — И продолжила: — Ты говоришь, синильная кислота, Дик? Синильная кислота — это яд, да?
— Да. Очень сильный.
Синтия с отвращением покосилась на кресло:
— Но, ради всего святого, что с этим беднягой случилось?
— Иди сюда, — велел в ответ Дик. — Э-э-э… Как ты себя чувствуешь?
— Отлично, боже мой! Со мной все в полном порядке. — Чтобы расстроить Синтию, всего этого оказалось слишком мало. — Просто ужасно, — горячо говорила она, — чудовищно и все такое! Ты хочешь сказать, кто-то дал ему яд?
— А ты как думаешь? Смотри.
Она обошла вокруг стола, и Дик указал ей на шприц, который стоял вертикально, воткнувшись иглой в пол. Потом, для чего потребовалось набраться побольше храбрости, наклонился над телом, приподнял левую руку за локоть. Широкие рукава халата и пижамы соскользнули, обнажив худую, словно выточенную из орешины руку с синими полнокровными венами. Укол был сделан неумело: на локтевом сгибе виднелась капелька засохшей крови.
— Дик! Постой! Разве так можно делать?
— Как?
— Разбивать окно, прикасаться к вещам и так далее? В книжках, которые ты мне давал… Бог свидетель, некоторые было трудно понять: до чего же ужасные люди!.. Только там всегда говорится, что все надо оставить как было. Правильно?
— О да, — мрачно подтвердил он. — Тут я сильно рискую, прямо черта дергаю за хвост. Так ведь надо убедиться!
Голубые глаза пристально его разглядывали.
— Дик Маркем, вид у тебя абсолютно ужасный. Ты сегодня вообще спать ложился?
— Сейчас это значения не имеет.
— А для меня имеет. Ты никогда как следует не отдыхаешь, особенно во время работы. И держишь что-то на уме, и беспокоишься из-за этого. Я еще вчера заметила.
— Синтия, прошу тебя, смотри сюда.
— Смотрю, — ответила Синтия, хотя на самом деле отвернулась и стиснула пальцы.
— Это самоубийство, — объяснял он, поспешно, но старательно подбирая слова. — Он набрал полный шприц синильной кислоты — видишь, вот! — и вколол себе в вену на левой руке. Сама можешь проверить, — махнул он рукой, — что комната заперта изнутри. Это доказывает, понимаешь, что никто не пытался убить его.
— Но Дик! Его кто-то пытался убить! Кто-то же в него из ружья стрелял!
— Пуля в него не попала, не так ли?
— Да, — согласилась Синтия, — только попытка все равно была! — Грудь ее вздымалась и опадала. — Дело касается Лесли? — догадалась она.
Дик повернулся:
— Какое дело?
— То, что тебя беспокоит, — с простой женской прямотой объяснила Синтия.
— Почему ты думаешь, будто дело касается Лесли?
— А чего еще? — спросила Синтия и, не удостоившись разъяснить логику своего вопроса, продолжала: — Этот жуткий человечек, — ткнула она пальцем на фигуру в кресле, — взбудоражил всех и вся в Шести Ясенях. Сначала несчастный случай с ружьем вчера. Разумеется, несчастный случай, — в чем голубые глаза, кажется, на мгновение усомнились, — но странно, что кто-то специально хотел застрелить его нынче утром. А в довершение всего ты говоришь, будто он отравился какой-то там кислотой.
— Ты же сама это видишь, Синтия.
— Дик, тут просто что-то неладное, — резко заключила она.
— Что значит «неладное»?
— Не знаю. В том-то и проблема. Но… слышал ты о скандале между майором Прайсом и мистером Эрншо вчера поздно вечером? Из-за украденного ружья?