Что ж, он всегда питал некоторую слабость перед Джованни — юноша был умён, проворен, на него всегда можно было положиться; в нём была та самая мальчишеская лёгкость и свежесть, которой Старшему не доставало с каждым проходящим годом всё больше. Возможно, эта симпатия, желание прикоснуться к чужой молодости и послужили главной причиной тому, что он не устранил мальчишку, когда выдалась подходящая возможность. Старший нахмурился.
— Господин, — тихо взволнованный голос окликнул его.
Мужчина так задумался, что не услышал, когда юноша успел вымыться и даже одеться, натянув рубашку прямо на мокрое тело. Старший поднял голову, взглянув в глаза Джованни — тот смотрел на него с необъяснимой смесью ласковой теплоты и тоски; немного помедлив, юноша опустился на колени и взял в ладони его правую руку. Епископ прикрыл глаза, наблюдая, как юноша потянулся к его перстню и поцеловал в знак преданности своему господину.
А затем перевернул его кисть ладонью вверх, и, подняв глаза в безмолвном вопросе. Старший вздрогнул, когда горячие губы опалили центр ладони, передавая этот жар всему телу.
Время для них остановилось. Он ошибся — это однозначно не было ни испугом, ни отвращением.
Эта короткая ласка ударила по многолетней броне как обитый сталью таран разносит в щепки крепостные ворота. Исчезли епископ и Его Преосвященство, все звания и громкие титулы: в этой комнате остались двое человек, один из которых смертельно устал от бремени одиночества, а второй — смело предложил разделить эту долю на двоих.
Встретив обжигающий взгляд карих глаз («Я не прошу тебя об ответном чувстве. Просто прими мой дар») Старший протянул руку и невесомо коснулся ладонью смуглой щеки, осторожно оглаживая её большим пальцем, задевая трепещущие чёрные ресницы; провёл самыми кончиками пальцев от линии роста волос до розовых полураскрытых губ, обжигающих руку пряным дыханием.
«Я принимаю».
Джованни жмурится от восторга, ещё не до конца веря в происходящее, и быстро покрывает тёплую ладонь короткими поцелуями, трётся об неё носом и щекой, будто изголодавшийся по ласке пес.
Хозяин жестом поднимает слугу с колен и мягко тянет к ложу под балдахином. У Джованни замирает сердце, когда сильные руки притягивают его — ближе, плотнее, жарче — и чужие, желанные губы накрывают его рот именно в тот момент, когда он хочет вдохнуть.
Лёгкое движение рук — и халат опадает складками у ног, а через несколько секунд к нему присоединяется сорочка юноши.
Кровать принимает тяжесть двух сплетённых тел, озарённых янтарными всполохами камина: поцелуи становятся все более раскрепощёнными и глубокими, мужчина ласкает губами некогда обожженную кожу, прослеживая ими тонкие ниточки шрамов, нежно гладит шею и ключицы.
Оказывается, Джованни сдержанно молчалив, но, если прикоснуться открытым ртом к шее под волосами, прихватывая кожу, он тихо-тихо постанывает и непроизвольно выгибает спину. У него нежные, узкие стопы, которые так нравится целовать, слегка царапая заросшим подбородком и прижимаясь губами к тёмной крошечной родинке на своде стопы — после этой ласки юноша открывает рот в беззвучном крике и буквально давится воздухом, судорожно цепляясь за простыни как за последнюю опору.
Хозяину нравится перебирать пальцами тёмные вьющиеся пряди, тихо нашёптывая Джованни на ухо, что он прекрасен, невыразимо притягателен в своей чувственности и открытости, отчего у юноши ярко расцветает румянец на скулах.
Джованни тонет в ощущениях, как мушка в тягучем сиропе: сладко, страшно и кажется, что уже никогда не выберешься. Он с силой гладит белые веснушчатые плечи, прижимает к себе горячее, сильное мужское тело, опасаясь, что происходящее всего лишь плод его воображения.
У его господина мягкие каштановые волосы, нежные руки и острый взгляд из-под ресниц.
И Джованни готов отдать ему всё, что тот ни попросит.
В какой-то момент Старший отстраняется от извивающегося в его руках юноши; Джованни, чей разум затуманен искристым удовольствием, разливающимся по всем нервным окончаниям, разочарованно выдыхает. Но когда через мгновение сильные руки снова ласково поглаживают рёбра, живот, бёдра, юноша шепчет что-то бессмысленное пересохшими губами, плавясь, растекаясь горячим воском по простыням.
Хозяин оглаживает кожу живота, где под его ладонями напрягаются мышцы, потирает выступающие тазовые косточки, проводит по дорожке тёмных жёстких волос от пупка, и Джованни сбивается на частые вдохи-выдохи. Не открывая глаз, юноша шепчет « Можно... Можно мне...?», до конца не осознавая, что именно он просит.