Не успели Адриенна, Анастасия и Виктория расположиться на постоялом дворе при почтовой станции, как туда примчалась графиня де Тессе. Фамилии всех путешественников, прибывающих в Гамбург, полагалось сообщать в городскую управу, с указанием их звания и страны, откуда они прибыли, а затем публиковать в немецкой газете; день эмигрантской общины неизменно начинался с просмотра этих списков.
Если бы Адриенна не назвала ее тетушкой, госпожа де Тессе подумала бы, что это какие-то другие Мотье: за годы мытарств по тюрьмам бывшая маркиза де Лафайет сильно постарела и стала совсем седой, а девочки вытянулись и повзрослели. Ахи, слезы, поцелуи, сбивчивые рассказы, снова слезы… В это время со двора послышался стук подъезжающего экипажа.
— Полина! — воскликнула госпожа де Тессе, выглянув в окно, и в ужасе заломила руки. — Подожди здесь и не показывайся; я пойду подготовлю ее.
В Альтоне пришлось задержаться на несколько дней. Поселившись у тетушки, Адриенна принимала визиты эмигрантов, ничего не знавших о судьбе своих родных. Увы, чаще всего она не могла сообщить им ничего утешительного, и гостьи покидали дом со слезами и проклятиями — в адрес Лафайета, поднявшего знамя "свободы"… Каждое отравленное злобой слово вонзалось иглой в израненное сердце, но Адриенна страдала молча, чтобы не замыкать круг несправедливых упреков. В конце концов, ей в самом деле повезло: муж жив, хотя и в плену, а сын не терпит тягот военных походов и не истекает кровью от ран…
Госпожа де Тессе сообщила ей еще одну новость: отец собирается жениться. Его избранница — графиня Головкина, но она не русская, а немка: фамилию и титул она получила от покойного мужа. Ее зовут Елизавета Вильгельмина, она дочь профессора фон Мосгейма, преподававшего в Геттингенском университете.
"А как же мама?" — была первая мысль Адриенны. За целый год она так и не смогла свыкнуться с мыслью о том, что матери больше нет на свете. Ей не раз снился сон: она идет по аллее Тюильри, а навстречу ей мама; Адриенна радостно подбегает к ней, обнимает: "А мне сказали, что ты умерла!" Мама улыбается и целует ее в лоб. Или она, наоборот, озабочена и говорит, что им нужно скорее уехать к отцу в Лозанну, а то их всех арестуют. Или берет Адриенну за руки и печально смотрит ей в глаза: "Я не смогу поехать с вами в Америку". Такие сны ужасно тревожили Адриенну, она потом весь день была сама не своя. Она же не видела своими глазами, как хоронили маму, а люди могли принять за нее другую женщину! Хотя отец Карришон не стал бы говорить ей неправду…
Своего отца Адриенна не осудила, да и какое право она имела его осуждать? После смерти маршала герцог д’Айен унаследовал отцовский титул и стал герцогом де Ноайлем. Это было всё, что он мог предложить своей новой избраннице, помимо таявшей на глазах "кубышки", которую он увез с собой из Франции. Отцу необходимо чувствовать себя мужчиной, главой семьи; стать приживалом у одной из своих дочерей было бы для него нестерпимо. Ах, как бы Адриенна хотела обнять его! Но Швейцария далеко, а ей нужно ехать к мужу.
…Графиня Каролина фон Румбеке оказалась очаровательной женщиной. Сегюр снабдил Адриенну рекомендательным письмом к ней, поскольку близко знал ее брата — графа фон Кобенцля, посланника при русском дворе. Граф и сейчас находился в Петербурге: Россия, Австрия и Пруссия делили между собой остатки Польши, но его сестра разбиралась в тонкостях венской политики ничуть не хуже и посоветовала госпоже дю Мотье обратиться к старому князю фон Розенбергу — обер-камергеру его величества. Князь принял ее, Адриенна храбро открыла ему свое настоящее имя, и умный старик добился для нее приема у императора без ведома главного министра.
У Франца II бесстрастное, худое, вытянутое лицо с прозрачными серыми глазами и ямочка на подбородке — признак скрытной натуры. Посетительницу он принял стоя, дав понять, что аудиенция будет недолгой.
— Я лишь прошу разрешения разделить заточение моего мужа.
— Быть посему. Освободить же его я не могу, у меня связаны руки.
— Жены друзей моего мужа, также заключенных в Ольмюце, будут завидовать моему счастью.