— Пусть последуют вашему примеру. Я бы так и сделал.
Адриенна не удержалась от испытующего взгляда. Он бы так и сделал? Эта ожившая статуя, не способная любить и страдать?
У Шарля де Латур-Мобура, служившего полковником в армии Лафайета, пятеро детей, его жену к нему не допустили, когда она приехала в Ольмюц; жена Бюро де Пюзи была беременна их первенцем, когда их обоих арестовали. Пять лет в разлуке, ничего не зная о судьбе друг друга, терзаясь самыми страшными предположениями, — после такого очутиться в тюрьме, не по одиночке, а вместе, покажется раем, но лишь для тех, кто сам всё это испытал. Что ж, Адриенна пришла к его величеству не за сочувствием, а за помощью.
— Позвольте мне подавать прошения из тюрьмы сразу на ваше имя.
— Как вам будет угодно. Но вы увидите, что господина Лафайета хорошо кормят и хорошо с ним обращаются. В тюрьмах арестантов различают по номерам, но имя вашего мужа всем известно. Ваше присутствие сделает его пребывание в тюрьме еще более приятным. Вы останетесь довольны комендантом.
Избежать визита к канцлеру Францу фон Тугуту, исполнявшему также обязанности министра двора и иностранных дел, было никак невозможно; добрая графиня фон Румбеке подготовила Адриенну к тому, что ее ждет, и научила, как себя держать.
Тугута ненавидели все, и это чувство было взаимным. Внук мельника, сын армейского казначея был обязан своей невероятной карьерой покровительству покойной императрицы Марии-Терезии; поговаривали даже, что настоящая его фамилия — Тунихтгут, то есть "негодяй", а императрица переделала ее в Тугут — "добродей". Впрочем, Иосиф II и князь Кауниц ценили его за ум, неподкупность и исполнительность, однако супруга нынешнего императора спит и видит, как бы избавиться от этого наглого и скрытного плебея. Тугут был неженат, избегал общества, никогда ни с кем не советовался, всю работу своего департамента делал сам с помощью двух помощников, которым он доверял, а все важные бумаги подавал непосредственно императору, не снимая с них копий. Покойный Кауниц был бы доволен: его преемник люто ненавидел Пруссию и Францию и ставил интересы империи превыше всего. Жене Лафайета не стоило рассчитывать на любезный прием, самое большее — на принужденную учтивость: канцлер вел переговоры об обмене Марии-Терезы Французской, "сироты из Тампля", на четырех французских комиссаров, которых выдал австрийцам Дюмурье, а император был согласен добавить к ним и военнопленных, лишь бы вызволить свою юную кузину из лап цареубийц; оба стремились избежать скандалов, чтобы эта сделка не сорвалась. Австрийцы готовы освободить Друэ — того самого почтмейстера из Сент-Менеуля, который помешал королю выехать из Варенна, а потом, став членом Конвента, голосовал за его казнь, — но продолжают держать в оковах Лафайета, защищавшего короля! Впрочем, на это можно посмотреть и с другой стороны: французам важнее освободить Друэ, Лафайет им не нужен…
Тугут оказался противным сухим стариком с очень длинным, высунутым вперед подбородком и тонкими губами. Адриенна похвалила себя за то, что прежде побывала у императора: против монаршей воли канцлер пойти не посмеет, а больше ему никто не указ. Военный министр граф Феррарис произвел на госпожу де Лафайет куда лучшее впечатление: он был воплощением галантного века; беседуя с ним, Адриенна словно перенеслась на тридцать лет назад.
— Подумайте еще раз, — мягко увещевал он ее, говоря по-французски с лотарингским акцентом. — Вы не представляете себе, что вас ждет; вам там будет очень плохо, подумайте о возможных последствиях заключения для ваших дочерей!..
Адриенна поблагодарила его за сочувствие, взяла выписанный им пропуск и в тот же день села в почтовую карету вместе с Анастасией, Викторией и слугой-французом, которого им подыскала графиня фон Румбеке: он говорил по-немецки.
…Кучер издали указал ей на колокольни Ольмюца, когда они выехали за поворот дороги, миновав порыжелую рощицу. Задыхаясь от слез, Адриенна мысленно повторяла слова из Книги Товита: "Благословен Ты, Боже, и благословенно имя Твое вовеки, и благословенны все святые Ангелы Твои! Потому что Ты наказал и помиловал меня".
Зеленый луг на берегу Моравы упирался в высокий крепостной вал; за рекой дорога шла в гору к стенам самой крепости. У ворот их снова остановили часовые. Деревянные склады, два корпуса кордегардии, госпиталь, дом коменданта… Там женщины вышли.
Лицезреть генерал-лейтенанта фон Шплени им не посчастливилось: комендант, которому они передали свой пропуск и письмо военного министра, выслал к ним офицера охраны, а сам не появился.