— Браво, швейцарец! — выкрикнул кто-то позади него; люди захлопали в ладоши. — Вина сюда!
В голове у Флюэ шумело, он с раннего утра ничего не ел, но был вынужден выпить за здоровье народа. В голове стучала мысль о фонарном столбе и товарищах, оставшихся на площади.
— Мы все готовы… служить… — проговорил он едва ворочающимся языком.
— В Пале-Рояль! — выкрикнул кто-то. Возглас тотчас подхватили: — В Пале-Рояль!
Людвиг похолодел. Пале-Рояль был рассадником парижской смуты; там-то его точно вздернут или порвут на куски. Он шел, машинально переставляя ноги. Тысячи лиц сливались в одно рябое пятно, крики, свист и улюлюканье — в адскую какофонию, сквозь которую прорывалось тяжелое дыхание солдат, шедших рядом и позади. Теперь они больше не были его подчиненными — только товарищами по несчастью.
Толпа в саду встретила их рукоплесканиями. Флюэ думал, что утратил способность удивляться, но… Их в самом деле приветствовали, не пытаясь причинить им зла. И всё же, когда один юнец резко вскинул руку, указывая на них пальцем, Людвиг инстинктивно закрыл голову локтем.
— Глядите, глядите! — ахнула молодая женщина. — У них на руках следы от кандалов!
Швейцарцев провели во дворец, заставили подняться на второй этаж и встать возле окон, чтобы их было видно из сада. Все окна были раскрыты нараспашку.
— Граждане! — закричал какой-то человек, указывая на них рукой. — Вот освобожденные узники Бастилии! Их держали в цепях офицеры и начальники, потому что они отказались стрелять в народ! Они заслуживают всяческого уважения!
Тотчас откуда-то взялась корзинка, которую пустили по кругу; когда она вернулась, в ней набралась горстка мелочи. Швейцарцев отвели в ближайшее кафе и накормили.
В них было трудно узнать солдат, которые еще сегодня утром стояли в дозоре или готовились отразить нападение. Одежда изорвана, лица и руки покрыты ссадинами и кровоподтеками… Флюэ заметил, что вместе с ними за столом сидит еще один человек в лохмотьях, которого он, однако, никогда не видел. Вид у него был безумный; он крошил хлеб на стол, а затем складывал по крошке в рот, усиленно жуя и что-то бормоча. Людвиг понял: это настоящий узник, освобожденный из Бастилии. Там было всего семь человек: четверо осужденных за подделку векселей, один юноша, упрятанный в тюрьму собственным отцом, чей-то внебрачный сын и еще непонятно кто — возможно, как раз этот сумасшедший.
После ужина солдат повели обратно в Ратушу.
По улицам разъезжали в фиакрах пьяные "покорители Бастилии", за ними ходили толпами проститутки и санкюлоты. На шляпах мужчин и на чепцах у женщин была прикреплена сине-красная кокарда — цвета Парижа.
В главном зале Ратуши шел допрос пленных инвалидов. Флюэ с сержантом и капралом отвели в церковь Св. Иоанна, переделанную в кордегардию. Лейтенант с наслаждением вытянулся на жесткой деревянной скамье: наконец-то его мучения окончились и он может поспать — впервые за несколько ночей. Когда его разбудили, тряся за плечи и светя в лицо фонарем, была глубокая ночь: он спал не больше двух часов. Ошалевший лейтенант не понимал, почему на него снова кричат и чего хотят от него.
Снова Ратуша, главный зал, люди за столом — те же или другие? Он не помнил. Возбужденная толпа, французские гвардейцы, инвалиды из Бастилии…
— Вот он! — Крючковатый палец с обломанным ногтем почти ткнул его в грудь. — Он нам приказывал стрелять, а мы бы сдали крепость без единого выстрела. Друга моего, который не дал коменданту погреб взорвать, значит, вздернули, а вот этого немчуру, который против народа пошел, ему, значит, почет и уважение?!
Людвиг чувствовал, что у него кружится голова. Тьма поднималась изнутри, в ушах звенело; сейчас он потеряет сознание. Но его крепко держали за руки и время от времени толкали или встряхивали. Усталый голос из-за стола произнес, что завтра будет суд и… Инвалиды закричали все разом, возмущаясь и требуя справедливости.
— Хватит!
Грозный окрик эхом отозвался от потолка, и гвалт неожиданно стих. Людвиг словно протрезвел и стал искать глазами, чей этот властный голос.
— Хватит крови, граждане! Неужели вам мало несчастий?
Флюэ узнал этого человека: он ехал рядом верхом, когда их гнали из Бастилии в Ратушу. На нём был мундир королевских аркебузиров.
Потом его сознание снова затуманилось. Его куда-то вели по улицам, рядом шли его солдаты и какие-то люди с пистолетами; ноги подворачивались на выщербленной мостовой. Наконец, они оказались на постоялом дворе, лейтенант из последних сил поднялся по крутой лестнице с канатными перилами в комнату с топчаном, рухнул на него и тотчас уснул.