Холодно. В большом доме Сегюров на улице Флорантен промерзли стены; парадные залы на первом этаже больше не открывают, да они и пусты: мебель, уцелевшую от реквизиции, жгут в печах. Камины не разжигают, это было бы мотовством; тепло дают только "голландки" в спальнях; слуги теперь живут в туалетной комнате, спустившись с чердака. Кстати, в России камины редки, там предпочитают печи, а уж русские знают толк в суровых зимах. О, как бы Филиппу сейчас пригодилась та шуба на медвежьем меху! В ней даже в открытых санях не чувствуешь холода. А на ноги русские надевают теплые фетровые сапоги, которым не страшен снег. Дома же ходят в фетровых башмаках. Как, бишь, они называются? Ах да — пимы. Их бы очень оценил отец. Опять он кашляет сухо, надрывно… Наверное, испортил себе легкие в тюрьме. Отец не припомнит таких холодов, но говорит, ссылаясь на собственного отца, что такое уже случалось — кажется, в 1709 году. Все поля засыпало снегом, на юге мороз погубил оливковые сады, у ворот Парижа бродят голодные волки. Замерзла Сена! В России только и ждут, когда "реки встанут": санный путь быстрее и удобнее, а в Париже это катастрофа: все припасы подвозили по воде. Комитет общественного спасения закупил хлеб в Прибалтике, Фракии и Магрибе, но его нельзя доставить из-за льдов.
В Германии французов называют "хлебоедами", дивясь тому, сколько хлеба они поглощают на обед. В самом деле, французу без него не прожить, а по карточкам теперь можно получить всего полфунта в день. Новое правительство ввело свободу торговли, как Тюрго двадцать лет назад, и эффект получился тот же: дефицит вместо изобилия. Цены взлетели на заоблачную высоту, ассигнаты соглашаются брать едва ли за десятую часть от номинала, вот крестьяне и придерживают хлеб, чтобы нажиться на дороговизне. Похоже, властям опять придется прибегать к реквизициям, несмотря на откровенный грабеж, учиненный в оккупированной Бельгии… Зато благодаря морозам генерал Пишегрю, командующий Рейнской армией, смог перейти Ваал, захватил силами одного гусарского эскадрона голландский флот в заливе Зюдерзее, вмерзший в лед у острова Тексел, и теперь все Нидерланды заняты республиканскими войсками. Голландцы рады обретенной свободе, штатгальтер с семьей спешно уехал в Англию, и всё это не сулит никакого добра несчастному Лафайету.
Адриенна не теряет надежды уехать к нему… Сейчас она в Шатенэ, у своей тети — Антуанетты Сегюр. В тюрьме к ней тайком пробрался бывший священник, проводивший в последний путь ее мать и сестру… Как только Адриенну освободили, она сразу побежала на кладбище Пикпюс, но сторож лишь приблизительно смог указать ей общую могилу. Бедная Адриенна! Ее выпустили только второго плювиоза. Отважная мадам Боше каждый день ходила в Революционный комитет и постепенно уговорила всех его членов сжалиться над бывшей хозяйкой, только Лежандр отказывался поставить свою подпись. Тогда к нему отправилась герцогиня де Дюрас. Не кажется ли вам, что жена Лафайета претерпела достаточно мук безо всякой вины? Или вы хотите, наказывая ее таким образом, изгнать верность из женских сердец?.. Стыдно признаться, но женщины гораздо смелее и… да, мужественнее мужчин, как бы странно это ни звучало.
Вернулся Жозеф — красноносый, продрогший, но, как всегда, веселый и оживленный. Обнял "голландку", прижавшись к ней всем телом, и стал рассказывать новости. Памятник "Другу народа" на площади Карусели снесли, и он сам видел, как ребятишки на улице пинали бюст этого злодея, пока не сбросили его в сточную канаву со словами: "Вот тебе Пантеон, Марат!" Жак-Луи Давид не знает, что ему делать со своей картиной "Смерть Марата", которую ему вернули, чтобы изгнать из Конвента самую память о террористах. "Золотая молодежь" ворвалась в Театр Республики, где шла какая-то пьеса Фенелона, и, потрясая своими палками, потребовала изгнать со сцены пособников кровожадных злодеев. Тальма вышел к рампе, сымпровизировал монолог о том, что он не предавал актеров Французского театра, не последовавших за ним в Театр Республики на улице Закона и окончивших свою жизнь на гильотине, но оправдываться не станет — пусть за него говорят другие, и, как всегда, сорвал аплодисменты. Но это ведь правда, Жозефу рассказывали в тюрьме: Тальма ни при чём, ему самому грозил арест, из-за чего он никогда не ходил по улицам в одиночку и ночевал у друзей. Щеголи с дубинками спели свой новый гимн — "Пробуждение народа" (очень миленький мотив, что-то в духе Паизиелло) и на этом удалились, а мы с тобой сегодня идем в Театр Варьете на водевиль "Концерт на улице Фейдо", все только о нём и говорят.