Впрочем, мама как в воду глядела. У себя в агентстве Акеми пару часов провозилась, отделяя образцы реацу Хосими от образцов ее сыновей. Где-то в середине процесса в дальней части домика что-то хрупнуло, заставив девушку озадаченно вскинуться. Она не стала выходить и проверять, решив, что какое-нибудь животное забрело на веранду в поисках еды, но уже когда все было готово и настала пора выдвигаться, Акеми все же прошлась по дому. Что-то было не так. Все предметы стояли на своих местах, ничего не пропало, но к общему фону примешивалась едва уловимая незнакомая нотка. Хм, смелое решение — самовольничать в доме практикующего следователя! Придется действительно устроить маленькую засаду и провести три-четыре дня не в поместье Кучики, а здесь. Вот и посмотрим, насколько мама права, решила Акеми. А пока поставила парочку ловушек, прицепила к сережке маячок на оповещение, переоделась для работы и ушла.
Солдат спит — служба идет. Эту поговорку — или присказку? — Бьякуя слышал от Акеми, но тогда был возмущен цинизмом и двуличием неизвестного бойца. Теперь же и его самого можно было назвать тем самым солдатом: он заполнял бумаги, проверял отчеты, составленные Ренджи — и ждал, когда длинная стрелка на генсейских часах (подарок Акеми) переползет на верхнее деление. Короткая уже почти добралась до нужной черты. Как только закончится рабочее время, можно будет пойти в Руконгай и проводить Хисану до дома. Он не встречал ее после работы и не вел по ухоженным улочкам к скромному строеньицу, в котором она жила — он стоял в тени на противоположной стороне, наблюдал, как она неторопливо идет по тротуару, шел следом, внимательно следя, чтобы никто не смел обидеть, задеть, сделать хоть что-нибудь, что могло бы расстроить это хрупкое, неземное создание. Это было больно и граничило с помешательством, и Бьякуя сам это понимал, но отказаться от вечерних «свиданий» был пока не в силах.
Сегодня все пошло не так, как в предыдущие дни. На полдороге Хисана обернулась, скользнула растерянным взглядом по толпе и дальше двигалась медленно, словно сквозь толщу воды. У крыльца своего домика она оглянулась еще раз, и Бьякуя прижался к деревянной стене, укрылся за удачно свисающим с крюка фонариком. Переждал несколько секунд, а когда осмелился еще раз посмотреть на любимые окна и выглянул, она стояла прямо перед ним и сверлила его взглядом строгой училки, застукавшей двоечника за поджиганием табеля. Так сильно Бьякуя в последний раз краснел в далеком детстве, когда дедушка обнаружил у подростка срамные картинки под футоном.
— Знаете, это уже походит на нездоровую зависимость, — сказала Хисана. Вздохнула и качнула головой в сторону своей двери. — Идемте.
В маленькой, очень скромно обставленной и безукоризненно чистой има* она усадила гостя на дзабутон, поставила перед ним наполненную чашку, явно намекая, что никакой чайной церемонии не будет, сама устроилась напротив и внимательно, почти требовательно посмотрела в лицо.
— Кучики-сан, что вы хотите?
Этого вопроса Бьякуя ждал и боялся. У него не было ответа, даже несмотря на то, что самому себе он его задавал ежечасно. «Хочу быть с тобой, Хисана», «Хочу, чтобы ты любила меня», «Хочу вернуть свою юность» — ни один из ответов не имел права на осуществление. Но сердце рвалось к заветной цели, и пресечь эти стремления, казалось, можно было, лишь остановив его.
Бьякуя молчал так долго, что хозяйке дома стало неуютно под его взглядом. Она опустила глаза, покачала головой.
— Я вас не понимаю, — сказала она. — У вас есть все, о чем человек в загробном мире может только мечтать. У вас прекрасный дом, благополучная жизнь, большая семья, которая любит вас…
При этих словах Бьякуя невесело усмехнулся. Большая семья — это, надо полагать, всяческие двоюродные дядюшки с чадами и домочадцами? И это они-то его любят?
— Вы моя супруга, госпожа.
— Ваша супруга — Акеми-сан, — возразила девушка. — А мой муж — Нобуо-сама, и я люблю его.
— Вы не слишком-то активны в его поисках. Рукию, помнится, вы искали куда настойчивее, — в голосе Бьякуи захрустел холодок.
— Наверное, я стала умнее? — улыбнулась хозяйка. И вдруг поняла, что Акеми-сан не сказала мужу, с каким делом к ней пришла принесшая столько проблем посетительница. В принципе, тайна клиента священна в этом мире так же, как и в земной жизни. Или супруги Кучики не разговаривали на эту тему между собой?
Хосими заволновалась. По всему выходило, что она разрушила семью женщины, которая сейчас пытается спасти ее собственную! Оказаться неблагодарной, нечестной, стать причиной чужого несчастья — это ли не крах ее представлений о достоинстве, о человечности и о самой себе?
— Кучики-сан, я прошу вас… Остановитесь. Остановитесь, оглядитесь и заметьте, наконец, что вы совершаете ошибку! Вы гонитесь за прошлым, которое давно утратило свою ценность. Вы зациклились на мне, причем настолько, что вам уже неважно, как меня зовут, что я думаю и чувствую, чего хочу. Вы и своим близким делаете больно — и словно не видите этого.
Бьякуя опустил голову, не в силах возразить. Она была права! Он вспомнил недавнюю вспышку гнева Ичики, вспомнил крайнюю сдержанность Рукии, услышавшей о родной сестре. А Хосими тем временем продолжала:
— Ваша жена, Акеми-сан — она любит вас! Знаете, чувствами такой женщины действительно сто́ит дорожить.
— У нас брак по сговору, — рассеянно качнул головой Бьякуя, думая о другом. — Династический союз, заключенный для… — «продолжения рода» — хотел сказать он, но слова застряли в горле.
— И что же? — едва ли не насмешливо фыркнула Хосими. — Разве из-за этого Акеми-сан не может вас любить? О, поверьте мне! Я видела, как она смотрит на вас! И, между прочим, пока вы не заметили меня, в ваших глазах было столько тепла… Зачем же вы разрушаете свою и ее жизнь? Неужели я того сто́ю?
— Сто́ишь!
Хосими вздохнула. За время жизни в Обществе Душ она наслушалась разных сплетен: руконгайцы обожали посудачить о шинигами, особенно об аристократии, и Великие Дома подвергались самому тщательному обмусоливанию. Их представителям приписывались самые разнообразные черты, самые ужасающие пороки, самые удивительные причуды. Она уже почувствовала на себе, что означает стать причудой одного из видных сейретейских вельмож. Теперь же убедилась и в наличии у него жуткого недостатка — воистину ослиного упрямства!
— Вот скажите, если вы возьмете меня измором, добьетесь ответных чувств, что от этого изменится? У вас все равно есть супруга, а династические браки не расторгаются, это закон. Вы даже не имеете права игнорировать Акеми-сан, этого попросту не допустит ваш клан. Или вы хотите своими руками отдать им власть? Вот так возьмете и откажетесь от долга главы Великого Дома?
— Да к меносам линялым эту власть, этот статус и этот Дом! — Бьякуя рванул на шее Гинпаку, ставший вдруг в разы тяжелее, чем прежде. — Нужна кому-то эта головная боль — пускай забирают! Надоело…
— Ай-ай-ай, — как-то по-матерински покачала головой Хосими. — Какое ребячество! Разве такое пренебрежение своими обязанностями одобрил бы… ваш… дедушка…
Бьякуя вскинул голову. С вновь вспыхнувшей надеждой всмотрелся в растерянное лицо сидящей напротив женщины.
— Хисана, — шепотом, не смея верить себе, спросил он, — ты вспомнила? Вспомнила меня? Нашу жизнь…
— Не знаю… — также шепотом ответила Хосими. Подняла на Бьякую потрясенные глаза. — Не знаю…
Он оказался подле нее раньше, чем успел обдумать свои действия. Упал на колени, обнял, приник губами к приоткрывшемуся от удивления рту. Ощутил такой знакомый, такой родной аромат ее кожи, вплел пальцы в темные волосы, вспоминая их прохладу и гладкость. Он целовал свою любимую и не мог насытиться — чего-то не хватало. Лишь через некоторое время он понял, чего именно. Ответа.
— Довольно, — маленькие ладошки уперлись ему в плечи, отстраняя. В голосе звучала растерянность пополам с неудовольствием. — Довольно, Бьякуя-сама.