— Ее нет, — с оттенком недоумения сказал Бьякуя. Он смотрел на Хисану-Хосими и видел совершенно прекрасное создание: от быстрого бега она раскраснелась, бледное личико заиграло красками. Он бы испугался за нее, но синие глаза светились неподдельным счастьем, порозовевшие губы помимо воли улыбались, и заподозрить нечто дурное было попросту невозможно.
— А когда?.. — Хосими прерывисто вдохнула и посмотрела на закрытую дверь.
— Не знаю, — Бьякуя пожал плечами. — Я слишком давно не видел ее.
Хосими уже отдышалась, смогла выпрямиться и не хвататься за бок. И внимательно прислушаться к словам дайме. Она посмотрела на капитана сначала с легким удивлением, потом взгляд ее стал строгим.
— Кучики-сан, нельзя же так! — с упреком произнесла девушка. — Как вы могли обидеть Акеми-сан?
Бьякуя покачал головой, не слишком хорошо представляя себе, что можно сказать первой жене, которая укоряет его за невнимание ко второй.
— Мне кажется, она специально скрывается, — ответил он, чтобы хоть что-то сказать. Затем с сомнением покосился на табличку «закрыто» и добавил: — Или вообще решила уйти от меня.
Хосими всплеснула руками.
— Совершенно невозможно! — воскликнула она. — А если и так, то вы должны с ней помириться!
— Мы не ссорились, — пробормотал Бьякуя.
— Ну да, конечно! — скептически фыркнула Хосими, и Кучики-тайчо нахмурился, глядя на нее и не узнавая. — Значит, бегать за чужой женой у нее на глазах — это в порядке вещей, а когда она поступила как всякая нормальная женщина, у вас это вызывает изумление?
— Х… Хосими-сан?
— Ай, ну что с вас, мужчин, взять? — девушка махнула рукой на Бьякую, засмеялась и развернулась, собираясь уходить. — Обязательно помиритесь со своей женой, Кучики-сама.
— Разрешите, я провожу вас? — автоматически проговорил Бьякуя, размышляя о том, что Хосими выглядит и ведет себя так, словно немного пьяна.
— Нет-нет! Дождитесь Акеми-сан и помиритесь с ней! А я зайду завтра. Прощайте!
Она ушла, вернее, снова почти убежала, на этот раз чуть ли не вприпрыжку, источая флюиды радостного предвкушения. Бьякуя смотрел ей вслед, сведя брови над переносицей, и понимал, как правы были все те, кто говорил, что эта женщина — совсем другой человек. Не то чтобы Хисана не умела радоваться и веселиться, но он не помнил, чтобы она осмеливалась так открыто выражать свои чувства. В глубокой задумчивости Бьякуя пошел к родовому поместью, прикидывая, дома ли Акеми. И что ей сказать, если дома.
В рабочем домике Акеми все было расположено компактно и удобно. Помимо рабочего кабинета, к которому примыкала лаборатория, в нем имелись две жилые комнаты, небольшая традиционная гостиная с выходящими в сад седзи, кухня и совершенно генсейский санузел. Отдавая дань уважения сейретейским традициям, хозяйка втиснула в отделанное кафелем помещение еще и маленькую фурако — не столько в утилитарных целях, сколько выпендрежа ради. Сейчас эта лохань здорово пригодилась, потому что в обычную ванну Шина ставить было страшно — еще поскользнется и упадет.
Поливая из ковша смирно замершего ребенка, девушка мимоходом отмечала застарелые следы побоев — желтые, почти рассосавшиеся пятна, отметины от заживших ссадин, свежие царапины. Россыпь фиолетовых и багровых широких полос покрывала тонкие мальчишечьи ноги и ягодицы. Акеми сжимала зубы, оттирая особо приевшуюся грязь с локтей и коленок, и старалась не впадать в бешенство. А то мелкий может подумать, что злится она на него, напридумывает себе всякого… Даже когда пена попала пацаненку в глаза, он не захныкал, никак не дал понять, что ему некомфортно — только зажмурился и втянул голову в плечи. Акеми поспешила умыть его, попутно вглядываясь в личико. Вот уж кто натерпелся! На фоне этого молчаливого страдания и полной покорности судьбе, когда не ждешь ничего не только хорошего, но вообще — ничего, ее собственные переживания показались не такими уж и страшными.
У отмытого Шина оказались очень светлые, почти серебристые волосы, причем отросшая челка лезла в глаза, и когда Акеми убирала ее на бок, мальчишка становился похож на ангела. Завернутый в большое махровое полотенце (трофей из мира живых пригодился!), мелкий сидел у девушки на коленях, уминал печенье и жадно посматривал на стакан с молоком. В чуть подогретое питье Акеми вмешала ложку меда: ее бабушка говорила, что молоко с медом — лучшее лекарство от всех болезней, начиная с простуды и заканчивая бессонницей. Она даже посоветовала запивать угощение, чтобы легче жевалось, но Шин был просто не в силах оторваться от еды. Было очевидно, что в продолжительность сказки он не верит и стремится съесть как можно больше, пока не отняли. Акеми похвалила себя за то, что на стол поставила тарелку лишь с несколькими печенюхами, иначе завтра кое у кого болел бы живот. Пока она предавалась размышлениям, печенье кончилось, и маленькие ручки ухватили молоко.
Пил ребенок так же торопливо и жадно, как и ел. И делал это очень тихо, что удивительно. Обычно дети причмокивают, присербывают и шумно выдыхают, но Шина вообще не было слышно. Акеми вытерла молочные усы, погладила нежданный подарочек по голове и представила, как должен был ребенок, наделенный реацу, изворачиваться, чтобы не падать в голодные обмороки.И мысленно пообещала себе найти тех, с позволения сказать, людей, у которых он жил раньше, и… пообщаться с ними. В рамках собственной профессии, но без излишнего гуманизма.
Спать мальчика она уложила с собой и остаток ночи — угомонились они ну очень поздно, почти на рассвете — прислушивалась к неровному дыханию и тихим всхлипам во сне. Шин ворочался, вздрагивал, пару раз начинал жалобно бормотать и даже почти закричал — тоненький скулеж мог перерасти в крик, если бы Акеми не поглаживала его по голове и не дула на лицо. Когда-то так делала ее мама, и теперь память о собственном детстве помогала успокоить ребенка.
Проснулись они ближе к полудню. Встрепанный и все еще растерянный Шин послушно перенес умывание — а дальше возникла проблема: одеть его было не во что. Его лохмотья Акеми честно спалила в кухонной печи, и теперь мальчишка кутался в ее юката, поджимая под себя босые ножки. Вздохнув, Акеми взяла его на руки, закрыла агентство и в шунпо ушла к родителям — уж там-то найдутся детская одежда с обувью, а также ценные советы по уходу и воспитанию. Девушка даже не сомневалась, что у мамы будет, что ей сказать о беспризорниках, водящихся на них паразитах, растрачивании времени и сил на недостойные занятия и много чего еще.
Мама, конечно, не подкачала. Были и поджатые губы, и выразительные взгляды, и красноречивое молчание, и даже гордо выпрямленная спина, которой повернулись к глупой дочери: у нее семейная драма, а она безродных подкидышей собирает!
Неожиданно единым фронтом с Акеми выступил папа. Просто взял Шина на руки, удобно устроился с ним в кресле и стал вслух читать какую-то книжку с картинками, периодически показывая их ребенку. Притихший сначала мальчик постепенно увлекся, широко распахнутыми глазенками рассматривал рисунки и даже задавал вопросы. Шепотом, чтобы грозная старшая госпожа не разозлилась еще больше. Грозная госпожа надменно вздернула подбородок, наблюдая эту картину, но уже через пятнадцать минут искреннее детское любопытство и звонкий голосок пробили брешь в стене ее негодования. Когда слуги принесли подогнанную по мальчишке одежду, она соизволила помочь его одевать и даже потрепала по волосам.
Ближе к вечеру, получив весточку от Сой Фон о том, как обстоят дела со спасенными душами, Акеми отправила бабочку для Хосими. Ночевать они с Шином остались в поместье Кентадзи, поэтому юная княгиня Кучики и не знала, что ее блудный супруг приходил к агентству в ее поисках.
Нежелание Акеми видеться огорчало и тревожило Бьякую. Он прекрасно ее понимал, но от этого понимания не становилось легче. Внезапно отчужденное молчание собственной жены оказалось непростым испытанием для молодого князя. Упреки с ее стороны, шумное выяснение отношений, сцена ревности или любое другое проявление неудовольствия — все это теперь казалось не просто естественным, но даже и необходимым. Что угодно, но не безмолвное игнорирование! Поразмыслив, Бьякуя пришел к выводу, что в самом начале Акеми пыталась завести разговор, но он прервал ее резко, почти грубо, и с тех пор она не обращалась к нему. То ли давала возможность разобраться в его эмоциях, то ли не хотела разрушить и без того хрупкий мир между ними.