После того, как она встретил Хисану… нет, Хосими у рабочего домика, прошло два дня, а в поместье Кучики госпожа княгиня так и не появилась. Бьякуя отправил в ее офис адскую бабочку, но ответа не пришло. Это было неприятно и обидно, и Бьякуя настолько обеспокоился, что отринул княжескую гордость и спросил Ренджи, не заходила ли его супруга к его сестре? Ренджи, занятый по самый хвост очередным отчетом, невразумительно пробормотал, что Рукия с Ичикой вроде бы сами собирались сходить к ней на работу, но дошли или нет — он не знает.
Хм. То есть Акеми не забросила свое дело, продолжает общаться с семьей, но категорически не желает видеть и слышать его самого? Еще несколько дней назад Бьякуя был бы рад и даже благодарен за предоставленную свободу, но сегодня, сейчас она казалась ему неоправданной. Неужели Акеми настолько к нему равнодушна? Эта мысль кольнула сердце и заставила нахмуриться. И еще очень хотелось как-то прояснить повисшую между ними неопределенность. Твердо решив вечером найти блудную жену, капитан Кучики занялся делами. Наблюдавший за ним из-под ресниц Ренджи чуть-чуть прищурился и мысленно хмыкнул.
Вечер сгустился над Сейретеем как-то по-весеннему; было прохладно, но почки на деревьях уже набухли, а некоторые, самые торопливые, и листки успели выпустить — еще крошечные, полупрозрачные, но готовые выстрелить при первых лучиках солнца. Пахло влажной землей, оживающей зеленью, в самых глухих зарослях все еще тянуло талым снегом. Бьякуя шел не спеша, впитывая забытые за зиму ощущения. Вместе с природой в нем самом пробуждалось, оживало нечто задвинутое на край сознания, заброшенное за ненадобностью много лет назад. Оставалось лишь дать ему выползти, распустить крылья, отряхнуться.
Скромный домик в обрамлении пока еще голых вишен радовал глаз уютным вечерним покоем. В одном из окон горел свет, из трубы (все-то у Акеми не как у людей! И дом какой-то полутрадиционный, и вообще…) тянулся белесый дымок, разнося по округе запах костра. Поднявшись на крыльцо, Бьякуя на миг замер. Он пока не знал, что скажет своей жене, но хотел ее увидеть и убедиться, что для них не все потеряно. Зачем? Ну кто же знает ответы на такие вопросы! Взявшись за ручку, он слегка нахмурился: кроме реацу княгини Кучики, чувствовалась чья-то еще, слабенькая, неровная, смутно знакомая. Может, у Акеми посетитель? Время неурочное, но всякое бывает…
Акеми обнаружилась в кабинете. Она сидела не за большим рабочим столом, заваленном бумагами и папками, а расположилась на полу за низеньким столиком, предназначенном, вообще-то, для чайных церемоний. Подперев рукой голову, девушка листала увесистый талмуд, явно старинный, написанный еще от руки. Бьякуя улыбнулся, проникаясь умиротворением семейного вечера. Но едва он отвел взгляд от супруги, как лицо его вытянулось в крайнем изумлении: напротив Акеми за столом пристроился незнакомый белобрысый мальчишка. Именно его реацу примешивалась к духовному фону этого дома, именно она казалась отдаленно знакомой. Невинное создание увлеченно калякало генсейским фломастером по листу гербовой бумаги, от усердия высунув кончик языка.
Акеми и ее маленький гость повернулись к вошедшему одновременно. В глазах девушки читался вопрос. Не обида, не упрек — она просто хотела знать, с чем явился к ней загулявший муж. А мальчик, сияя небесно-голубыми глазами, вдруг расплылся в улыбке… и Бьякую словно молнией прошибло.
Когда на овальной мордашке с острым подбородком растянулись от уха до уха тонкие губы, когда глаза зажмурились, став двумя щелочками, он узнал и эту реацу, и это лицо. В голове зазвенело.
— Что он здесь делает? — вместо приветствия сипло каркнул князь Кучики.
Акеми сдвинула брови, выпрямилась. Уж чего она не ожидала, так это необоснованных претензий прямо с порога. Да еще от кого!
— Рисует, — суховато произнесла она, накрывая ладонью задрожавшую детскую ручку. — Что вы хотели, господин мой, супруг?
— Какого меноса в твоем доме обретается Ичимару Гин?!
Ребенок с испугом поглядел на Акеми и перевел жалобные глазенки на грозного шинигами. Он явно ничего не понимал. Зато его благодетельница поняла сразу многое. Что ж, с чем бы ни пришел Кучики Бьякуя, у них определенно снова появилось препятствие для нормального сосуществования. И если в решение вопроса с Хосими юная княгиня не лезла, то за одинокого беспомощного Шина она поборется.
Акеми встала, оправила кимоно и решительно проговорила:
— Идем в гостиную. Ругаться при ребенке не будем, — повернулась к растерянному мальчику и гораздо мягче попросила: — Побудь здесь, пока мы разговариваем. Когда господин уйдет, будем готовиться ко сну, договорились?
Шин неуверенно кивнул и проводил взрослых напряженным взглядом. Появление этого сурового мужчины в форме не сулило ему ничего хорошего.
В има Акеми остановилась посередине и требовательно воззрилась на мужа. Тот пылал праведным гневом и, совершенно очевидно, пребывал в состоянии высочайшего нервного возбуждения.
— Как он здесь оказался? — заговорил Бьякуя, игнорируя мрачную решимость девушки. — Как ты вообще додумалась пригреть на груди такую змею?!
— Ты его совсем не знаешь, — холодно возразила та. — Ребенок нуждался в помощи, у меня была возможность эту помощь ему оказать. Не вижу здесь никаких…
— Ты хоть понимаешь, кто это? — невежливо перебил Бьякуя, и Акеми поняла, что он плохо контролирует себя.
— Да, — менее напористо, чем прежде, ответила она. — Это Кентадзи Шин, мальчик пяти лет, мой ученик и воспитанник. К твоему давно покойному врагу он не имеет никакого отношения.
— Он собирался убить Рукию! Просто так, чтобы достичь какой-то там своей цели! Он чуть не убил меня!
— Это был другой человек.
Они уставились друг на друга — потрясенный Бьякуя и твердая в своей убежденности Акеми. Молодой князь почти страдальчески прошептал:
— Акеми, как же ты не понимаешь?..
— Я не понимаю?! — прервала его девушка, самообладание которой тоже имело пределы. — Это ты не хочешь ничего понимать! Не видишь ничего вокруг, уперся, как баран, в эту свою любовь, а на всех остальных тебе наплевать! Сколько можно надо мной издеваться?
— Я… над тобой издеваюсь? — недоуменно моргнул Бьякуя.
Акеми запрокинула голову и почти истерически рассмеялась. Когда она снова посмотрела на своего мужа, он увидел в ее потемневших глазах языки пламени, в которых корчилась ее душа. Бьякуе стало не по себе.
— Я любила тебя, сколько себя помню. Я была совсем соплячкой, когда увидела тебя на каком-то взрослом мероприятии. Ты был старше меня, уже весь из себя такой юный красавец, будущий князь, куда там всем остальным!.. Конечно, меня ты даже не заметил — не княжеское это дело, на малявок смотреть. А ты мне сразу понравился, я потом воображала себя принцессой из гайдзинских сказок, а тебя — этим их самураем… рыцарем, и в моих детских мечтах ты меня спасал. Я росла, взрослела — и продолжала думать о тебе, и даже иногда видела, семьи-то пересекались. А вот ты меня не видел в упор! Мама меня утешала, говорила: вот станешь профессионалом, станешь лучшей среди равных — и он обратит на тебя внимание. О, как я старалась! Из кожи вон лезла, даже когда повзрослела немного и поумнела, все равно рвалась вперед — из-за этой дурацкой наивной надежды, что ты хоть взглянешь, хоть…
Акеми умолкла на несколько мгновений, потому что голос ее подводил. Бьякуя стоял перед ней, ошеломленный, и молча открывал и закрывал рот, словно пытался подобрать слова — и не мог.
— Я все еще была ученицей, когда ты женился, — с горечью продолжила девушка. — Мне в тот день казалось, что сердце разорвется и все, я умру. Не умерла, конечно, — она криво усмехнулась, — но жить не хотела. Избегала любых упоминаний о тебе, а это было очень сложно. Все кругом только и судачили о молодом князе и его жене из Руконгая. Мне, в общем-то, было плевать, кто она и откуда, я знала только, что мне с тобой не быть. Я прошла квалификационные испытания на год раньше, чем положено, и ушла в Генсей, чтобы находиться как можно дальше. Америка, Франция, Корея, Германия, Россия — я болталась по миру живых, находила все новые и новые занятия, только бы не возвращаться сюда. Когда узнала, что твоя жена умерла, тоже не вернулась. Просто чтобы не питать пустых надежд. А когда увиливать от семейного долга стало совсем невозможно, я специально тебя избегала. И все равно не могла не замечать, каким ты стал. Вместо яркого пламени, которое я помнила, ты превратился в ледяную глыбу с мертвыми глазами и каменным сердцем. Знал бы ты, как это больно! Видеть того, кто все еще составляет смысл твоего существования, и ничем не быть способной помочь, — лицо Акеми исказилось, из глаз покатились слезы, но она их, кажется, не замечала.