Майкл делает вдох и, понимая, что сухой воздух обжигает ноздри, смотрит на часы. Начало шестого. Ему нужно домой.
Сегодня последний день четверти, начинаются длинные летние каникулы. Он дожил до конца еще одного учебного года. Больше никаких оценок, никаких уроков, никаких подъемов и уходов по утрам целых шесть недель. Облегчение, которое он испытывает, так огромно, что проявляется физически, в виде ощущения легкости, почти невесомости в затылке; он чувствует, что ноги его подведут, если идти слишком быстро, таким свободным от бремени и пут он себя чувствует.
Он выбирает самый прямой путь, прямо по выжженной траве, по открытому месту, где нет тени, где свет ровный и безжалостный, мимо закрытого кафе, где так хотелось поесть, когда он был маленьким, но так и не довелось ни разу. Грабеж средь бела дня, говорила его мать, разворачивая не пропускавшие жир саваны на бутербродах.
Под волосами и вдоль позвоночника у него проступает пот, ноги двигаются рывками, и он задумывается не в первый раз, как выглядит со стороны, кем его считают окружающие. Отцом, возвращающимся с работы домой, где ждут семья и ужин. Или распаренным потным мужчиной, который опаздывает, у которого в портфеле слишком много книг и бумаг. Человеком не первой молодости, со слегка редеющими на темени волосами, человеком в ботинках, на которых нужно поменять подошву, и носках, которые нужно заштопать. Мужчиной, измученным жарой, потому что как одеваться на работу в такую погоду, как носить рубашку, галстук, бог ты мой, длинные брюки и как сосредоточиться, когда жительницы города гуляют по тротуарам и сидят в конторах в самых коротеньких шортиках, скрестив против него голые загорелые ноги, ходят в топиках на тоненьких лямочках, открывая плечи, и от невыносимо жаркого воздуха их груди отделяет лишь тончайшая ткань? Мужчиной, спешащим домой к жене, которая давно не смотрит ему в глаза, не ждет его прикосновения, к жене, чье холодное безразличие вызывает в нем такую медленно горящую, тихую панику, что он не может уснуть в собственной постели, не может спокойно сидеть в собственном доме.
Показалась окраина парка. Он почти пришел. Еще один участок газона, залитый солнцем, потом дорога, потом поворот за угол, и вот его улица. Он уже различает соседские крыши и, если встанет на цыпочки, увидит шифер на своем доме, трубу, световой фонарь, под которым, он уверен, сидит сейчас жена.
Он стряхивает каплю с верхней губы и перекладывает портфель в другую руку. В конце улицы возле колонки стоит очередь. Несколько соседей, женщина с другого конца квартала, еще какие-то люди, которых он не знает, кучками стоят на тротуаре и на проезжей части, пустые баки у ног. Кто-то болтает со знакомыми, пара человек машет ему или кивает, когда он проходит мимо. Мелькает мысль, что он должен бы предложить даме помощь; надо бы остановиться, набрать бак, отнести его ей домой. Так будет правильно. Она ровесница его матери, может, и старше. Надо бы остановиться и помочь. Как иначе она справится? Но ноги, не мешкая, двигаются дальше. Нужно домой, он больше не может задерживаться.
Майкл отпирает калитку и распахивает ее, кажется, что он несколько недель не был дома, он чувствует, как при мысли о том, что отсюда не нужно будет уходить шесть недель, по его телу волной проходит радость. Он любит это место, этот дом. Ему нравятся вымощенная черно-белыми плитками дорожка, входная дверь, выкрашенная в оранжевый, с молоточком в виде морды льва и вставками из синего стекла. Он вытянулся бы до небес, если бы мог, чтобы обнять эти серо-красные кирпичи. То, что он купил дом на свои – или отчасти на свои, а еще на ипотечные, – не перестает его поражать. Это и то, что сейчас дом населен тремя людьми, которые ему дороже всего на свете.
Он отпирает дверь, шагает на коврик, швыряет сумку на пол и кричит:
– Привет! Я дома!
На мгновение – он именно тот, кем хочет быть: мужчина, вернувшийся с работы, который стоит на пороге и готов поздороваться с семьей. И нет разницы, нет расхождения между тем, каким может увидеть его мир, и тем, кто, как он знает в душе, он есть на самом деле.
– Привет? – еще раз вопрошает он.
Дом не отзывается. Майкл захлопывает за собой дверь и пробирается через обломки кораблекрушения на полу прихожей: кубики, кукольная одежда и пластмассовые чашки.
В гостиной он видит сына, тот валяется на диване, положив одну ногу на журнальный столик. Он в одних трусах, глаза прикованы к экрану телевизора, на котором широко улыбающееся прямоугольное синее существо расхаживает по желтой местности.