— Наверху у вас будет немного тишины и покоя. Я устрою тут «бесполетную зону» для мальчиков.
— О, в этом нет необходимости. Мы можем весело проводить здесь время.
Я снова осматриваю комнаты, оживленно забегая в каждую, как взбудораженный ребенок. В спальне — наклонный потолок и маленькое окно, выходящее в сад, в ванной я вижу лохань на ножках и старомодный туалет.
— Это мне по душе, — отчаянно пытаюсь дать понять, что мне все нравится, не выдав при этом ненароком то, что фактически я — бездомная.
Мы возвращаемся на кухню, где Джеймс опять прячется за своей газетой, и Клаудия вручает мне какой-то список. Ух ты, аж на двух страницах!
— Тут кое-что для вас, возьмите с собой и обдумайте наше предложение, — говорит она. — Это список обязанностей и всего того, что мы ожидаем от вас. Плюс перечень того, чего делать не нужно.
— Великолепная идея. В таком случае неразберихе не осталось ни малейшего шанса, — отзываюсь я. И размышляю о том, что, сколько списков ни напиши Клаудия, какие основополагающие правила и должностные инструкции она ни придумай, этого все равно в конечном счете окажется недостаточно. — Я всегда открыта для предложений, исходящих от семей, с которыми работаю. Мне нравится устраивать еженедельные встречи с родителями, чтобы обсуждать, как дела у их детей, и все такое.
В этот момент близнецы начинают прыгать рядом со мной, как пара тявкающих терьеров.
— Погляди мой, погляди мой!
— Нет, мой!
— Только посмотрите, что вы устроили, — смеется Клаудия, но вдруг подхватывает себя под поясницу. Потом прислоняется к столешнице, и лицо ее искажается гримасой.
— Ты в порядке, дорогая? — Джеймс пытается встать, но Клаудия машет на него руками, одними губами произнося: «Все хорошо».
— Что ж, покажите-ка. Хм… На этом рисунке я напоминаю пришельца из космоса с огромными розовыми губами и без волос. А на этом, полагаю, я — наполовину человек, наполовину лошадь, да еще и с гривой до земли.
— Не-е-ет! — хором тянут мальчики.
Они хихикают, и Ноа толкает Оскара. Тот умудряется удержаться на ногах.
— И какой, какой из них лучше?
— Они нравятся мне одинаково. Вы — блестящие художники и оба — победители. Я могу оставить их себе?
Мальчики благоговейно кивают, и их рты широко открываются, обнажая крошечные зубы. Близнецы радостно убегают, и до меня доносятся звуки водопада деталей «Лего», словно в детской вывалили на пол целую коробку.
— Думаю, вы — настоящий хит, — констатирует Клаудия. — Вам хотелось бы задать мне какие-нибудь вопросы?
— Да, — отвечаю я, не в силах отвести взгляд от ее выпирающего живота. Сердце бьется так стремительно, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. — Когда ребенок должен появиться на свет?
Все это время я умирала от желания спросить об этом.
3
Инспектор уголовной полиции Лоррейн Фишер никогда не бросала начатую работу. Прислонившись к стене, она вытерла рот тыльной стороной ладони. Носового платка у нее не было.
— Вы кто? — бросила Лоррейн человеку, стоявшему в крошечной прихожей квартиры. Горло у нее жгло, на лице застыло мрачное выражение.
— Вы дадите мне эксклюзивный комментарий, детектив? Как вы считаете, речь пойдет о расследовании убийства? — живо поинтересовался он.
— Уберите отсюда этого придурка, вы, идиоты, здесь — место преступления! — рявкнула инспектор Фишер на своих коллег.
Группа в белой спецодежде тут же развила бурную активность, и вскоре журналист исчез, будто и не бывало.
Лоррейн ощутила, как еще одна булькающая, вызывающая отвращение волна поднялась с самого дна живота, но вспомнила, что внутри уже ничего не осталось. У Лоррейн не было времени на завтрак, она пропустила ланч, а перспектива обеда вырисовывалась весьма туманно. Даже та пачка чипсов не болталась теперь в желудке.
— Я никогда не видела ничего подобного, — произнесла Лоррейн, в недоумении вскинув руку ко лбу. И тут же уронила ее, осознав, что этот жест может дать неверное представление тем, кто ее не знал. За двадцать лет службы ей еще не доводилось сталкиваться с чем-либо столь же безжалостным и прискорбным. Как женщина — как мать, — она была возмущена до глубины души. Лоррейн снова стянула с лица белую маску и глубоко вздохнула — отчасти для того, чтобы собраться с духом, а отчасти потому, что до последнего сдерживала дыхание, пытаясь не втянуть в себя ненароком смрад разложения, заполнивший маленькую ванную.
Все произошло здесь, инспектор поняла это сразу. Больше нигде в квартире следов крови не было. Керамические плитки, когда-то белые, а теперь покрытые плесневым налетом, который тянулся вдоль края ванны, оказались забрызганными и вымазанными кровью. Одни следы были розовато-красными, другие — темно-бордовыми, почти коричневыми, они испещряли плитки мелкими трещинами, превращая их в подобие жутких произведений застывшего во времени искусства в галерее Тейт Модерн.