— Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?
Это один из вопросов, не имеющих ответа. Как бы то ни было, мне не стоит вылезать из своего мыльного пузыря лжи и уловок, если я хочу сохранить работу. А то наделаю ошибок с самого начала и окажусь уволенной с позором. Нет, объяснять что-либо решительно невозможно.
Стараясь избежать ответа, я пробую засмеяться. Потом пытаюсь сделать глоток побольше из кружки с чаем. Ну а дальше окликаю детей — проверяю, что они по-прежнему мило играют. Смотрю на свои наручные часы, пялюсь на настенные, но Пип сидит здесь всего десять минут. Она еще не собирается уходить. Кроме того, я не ответила на ее вопрос.
«Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?»
— Я… — мнусь, бормоча что-то невнятное. Понятия не имею, что сказать. — Ну…
Заинтересованная улыбка медленно сползает с лица Пип, и теперь собеседница тоже ищет способы прервать мои дальнейшие объяснения. Язык моего тела говорит о нервном напряжении: страдальческое выражение лица, скрещенные руки, обнимающие бесконечно далекое от беременности тело, нервно трясущиеся ноги, стучащие по плиткам пола, — более очевидно донести до Пип, что я не желаю говорить на эту тему, нельзя. И все-таки сейчас мне придется это сделать.
— Все довольно сложно, — говорю я. Слоги режут мне рот, будто бритвы.
Пип молча смотрит на меня, явно чувствуя неловкость, ругая себя на чем свет стоит и мечтая никогда не задавать этот злосчастный вопрос. Только поглядите на нее, восседающую на красивом кухонном сосновом стуле Клаудии, всю такую беременную, раздавшуюся вширь, переполненную жизнью, надеждой и любовью! Ее огромные налитые груди вздымаются под безразмерным свитером. Она наверняка связала его сама — спокойная ручная работа, которой можно заниматься в мирном ожидании ребеночка. Как мило. И до чего же не похоже на меня.
— Я просто еще не встретила подходящего человека.
Мне не нужно больше ничего объяснять. Следует остановиться прямо сейчас. Она все равно никогда не поймет. Прекратим этот разговор, Пип станет легче от того, что ее бестактность сведена на нет, и мы сможем болтать о выпечке, школе или о том, как давно она знает Клаудию. Но вместо этого, по какой-то неизвестной, но ужасающей причине, я продолжаю:
— Это не потому, что я не пыталась, смею вас заверить. Знаю, о чем вы думаете. О том, что я явно разменяла четвертый десяток, мужчины в моей жизни нет, так что лучше бы мне поторопиться, но как я смогу сделать это без партнера…
«Что я несу?..» — мелькает у меня в голове.
Впиваюсь ногтями в ладони, чтобы заставить себя замолчать. Уж кто-кто, а я-то слишком хорошо знаю, что существует множество способов заполучить ребенка и без партнера. Дело лишь в том, что ни один из этих способов до сих пор не сработал.
— Вам уже есть тридцать? — делано удивляется Пип в никудышной льстивой попытке сменить тему. Ее щеки наливаются багровым. Беременные женщины легко взвинчиваются до предела.
— Тридцать три, — отвечаю я ей. — Тридцать три, старая дева и никаких детей.
Я смеюсь, но это напоминает смех слабоумной. Так и слышу слова своей матери из могилы: «Ну и ну, она не замужем, у нее нет детей! А ведь я говорила…» Тут у меня вырывается еще один слабый смешок — просто чтобы немного остыть и разрядить обстановку. Мне почему-то хочется, чтобы Пип — кто угодно, хоть кто-нибудь — почувствовала мою боль, но я не должна позволять этому желанию разрушить все. Последнее, что мне сейчас нужно, — это чтобы Пип сказала Клаудии, что я какая-то там одержимая детьми психичка. Тогда Клаудия вышвырнет меня в мгновение ока. Тут же вылечу отсюда, можно не сомневаться. Я перевожу дыхание.
— Но все в порядке. Мне посчастливилось работать с детьми. — И я снова смеюсь. На сей раз мои слова звучат убедительнее.
— Рада это слышать, — отзывается Пип со вздохом, который явно означает облегчение.
Наконец-то этот разговор закончен — точка.
— Мамочка, Ноа сломал Барби, — жалуется Лилли, протягивая матери искореженную голую куклу.
— Ой, ну надо же! — сокрушается Пип, искоса глядя на меня, словно это почему-то моя вина. — Дай-ка посмотреть.
— Ноа, — окликаю я с наигранной надменностью, — зачем ты это сделал?
На самом деле я с трудом удерживаюсь от желания погладить его по голове и похвалить: «Молодец, отлично сработано!»
— Потому что Барби — глупая и ненастоящая, — отвечает он, эхом повторяя мои собственные мысли.
— Это нельзя считать веским доводом, позволяющим ломать чужую куклу, — объясняю я мальчику. — Что ты скажешь Лилли?