— Вы очень молоды, — сказал он пренебрежительно, — кроме того, боюсь, что вы плохо знаете итальянский, а на этом языке говорят в моем доме, что неудивительно.
Линнет почувствовала нарастающее раздражение, и внезапно ее перестало волновать, одобряет ее этот человек или нет. Он, видимо, не намерен предлагать ей работу, она уйдет отсюда и никогда его больше не увидит.
— Очень скоро мне исполнится двадцать два, и тут уж я ничего не могу исправить, даже если бы и хотела, — сказала она колко. — Я понимаю немного по-итальянски — большая часть оперных либретто написана на этом языке — и у меня займет немного времени, чтобы научиться говорить на нем. Тем не менее я вижу, что не подхожу вам, поэтому не хочу отнимать время у вас, да и у себя тоже!
При этих словах она встала. Но не успела сделать и шага, как он оказался рядом и легко дотронулся до ее руки.
Она не почувствовала ни ужаса, ни отвращения, но прежде чем смогла осознать, почему ей приятно его прикосновение, он убрал руку.
— Сядьте, мисс Хэлси. Пожалуйста, — сказал он спокойно. Она постояла еще с полминуты.
Он не двигался, просто указывал ей на стул, и Линнет сдалась. Она села, ею овладело чувство обреченности.
— Вот так лучше, — ободряюще сказал он. — Мы, итальянцы, ценим темперамент, но, пожалуйста, не пытайтесь переиграть нас в нашей же игре.
Уголки его губ слегка тронула улыбка, и Линнет должна была признать, что он очень привлекателен, — это так, и нет смысла отрицать данный факт. Он обладал очарованием, которое использовал как оружие, и она начинала понимать, почему женщины легко становятся жертвами этого очарования, хорошо, что она была предупреждена.
— Я умею только играть с детьми, синьор, — сказала она.
— Я видел это, — ответил он, и Линнет снова покраснела так, что ее лицо стало напоминать пион.
— В вашу пользу, мисс Хэлси, говорит то, что Косима приняла вас. Так что вы — хозяйка положения.
Линнет чуть не подскочила на стуле. Она не ожидала этого. Даже когда он попросил ее остаться, она решила, что он хочет всего лишь прочитать ей еще одну лекцию.
Сейчас перед ней стояла дилемма. Хотела она остаться, или нет? Ему, видимо, и в голову не приходило, что она может отвергнуть его предложение: она предполагала, что он не привык к возражениям. Он был Макс ди Анджели, любимец европейского высшего общества, ему были рады в полудюжине столиц, в любом имении.
— У-условия, — невнятно пролепетала она, все еще не зная, как ей себя вести.
— Для начала, — сказал он, — я бы хотел, чтобы вы остались на короткий испытательный срок — скажем, на две недели — чтобы посмотреть, как вы будете ладить со всеми и с Косимой. Если я буду удовлетворен, я предложу вам принять на себя обязательства на шесть месяцев.
Линнет открыла рот.
— Вы имеете в виду, что я должна буду подписать контракт? — спросила она.
— Конечно. — Он смотрел на нее тяжелым упорным взглядом. — Когда Косиме исполнится шесть лет, она начнет обучаться в школе, где преподавание ведется на английском языке. Для нее уже сейчас необходимо регулярно общаться с кем-то по-английски. Я хочу, чтобы эта обязанность выполнялась одним и тем же человеком. Косиме нужно что-то постоянное, особенно теперь. Я не хочу, чтобы она переживала из-за перемен.
Линнет облизала губы.
— А в этом шестимесячном контракте будут оговорены также и ваши обязательства?
Он рассмеялся.
— Естественно, нет. Если вы перестанете устраивать меня по каким-либо причинам, я оставляю за собой право уволить вас.
— Это немного нечестно, — заметила она.
— Может быть, — невозмутимо согласился он. — Но, как бы там ни было, я не настаиваю на том, чтобы вы приняли решение немедленно.
Он взглянул на богато украшенные позолоченными херувимами часы так, как будто его мысли были уже не здесь.
— У меня на сегодня назначена еще одна встреча. К вечеру вы должны принять решение.
Это не был вопрос. Это было требование. По сути, вся встреча была пронизана его высокомерием и диктатом. Все права будут на его стороне, а на ее — никаких. Он может оказаться чрезмерно требовательным и капризным хозяином, а у нее не будет даже прав уйти отсюда!
Может быть, именно поэтому жизнь Джоанны превратилась в сплошные страдания? Может быть, его жена была не более чем пленницей, обязанной подчиняться всем его требованиям и не имевшей права возражать?