— Клянусь, клянусь, клянусь..- донеслось с разных сторон стоящих напротив меня людей.
— Не забудем! Не простим! И вечная память! — я кивнул полковнику, стоящему рядом с факелом в руках.
Кивнув мне в ответ, он быстро подошел к запальнику и поднес к нему огонь. Тонкие ветки, облитые горючей жидкостью, с жадностью загорелись. В мгновение ока, огонь перекинулся на дрова.
Огненные щупальца, поглощая один ствол дерева за другим, с ревом тянулись к небесам, словно пытались схватить его, подняться выше и озарить своим пламенем весь мир. Где то там, внутри огненного шторма лежал мой друг.
Слезы текли по моим щекам. Слезы капали мне на сердце, проплавляя его, проникая внутрь причиняя боль. Боль которую не в силах погасить ни один Наездник в мире. Как бы он не пытался.
Костер сгорел. Мой друг ушел.
Я уходил предпоследним. Девушка, чуть полноватая, из местных, со слезами на глазах смотрела, как догорает кострище. Я понял кто это. Та о которой Иван рассказывал сегодня днем. Та с которой он познакомился.
— Если хочешь, — мой голос неожиданно охрип, когда я обратился к ней, — ты можешь продолжить его дело. Отомстить его убийцам.
Она смотрела на меня. В ее широких глазах отражались раскалённые угли. Казалось, что ее глаза пылают.
Она кивнула мне.
10.2
Петров пришел ко мне рано утром, на рассвете. Негромко постучал и долго ждал под дверью, когда я проснусь, встану и разлепляя глаза открою ему. Вид у него был так себе. Я подумал, что он, скорее всего, не спал эту ночь.
— Я противник всей этой дряни, — комкая в руках камуфляжную кепку, произнес полковник. Пододвинул стул поближе к столу, сел, кинул сбоку свой головной убор и начал ладонями разглаживать скатерть.
Я молча стоял около чайника, и ждал. Ну хочет человек что-то сказать, так зачем ему мешать? Подождем. Хорошо еще, что электричество подавалось без перебоев, иначе с этими русскими печами, чайник бы закипел только через час. А топить буржуйку во дворе тоже не сильно то хочется.
— Не люблю я в себя всякое пихать. Всю жизнь народными средствами лечился. Без всяких уколов и таблеток, — начал Петров.
Вода забурлила и кнопка включения с громким щелчком вернулась в исходное положение. А у меня вдруг, где-то на периферии сознания вдруг появилось легкое желание побеситься. Мячик попинать, побегать.
Расставил чашки, сыпанув туда по доброй ложке растворимого кофе, плесканул туда кипятку. Горячий пар согревал руки, карамельная пенка радовала глаз. Поставил кружки на стол, пододвинул поближе к полковнику банку с сахаром и тарелку с печенюшками. Сел напротив него, стуча ложкой о края, размешивая рафинад.
— Но вчера, во время того, как мы Ивана..- он чуть запнулся, не жаля произносить слово. — Нуу ты понимаешь… Что-то словно перевернулось во мне.
Я слушал его, грызя печенье, а внутри вдруг страстно захотелось погрызть мяса. С костью, с кровью, перетирая клыками вкусные хрящи.
— И вот, решился я! — Петров смотрел в пол, жутко смущаясь. — Не знаю, что нужно говорить в этих случаях. В общем, я хочу установить себе Наездника.
На последнем слове, он рубанул ладонью, подводя черту под свою смущенную, так ему несвойственную, речь.
Я сделал пасс рукой, извлекая капсулу из кармана. Положил ее на тарелку, рядом с кругляшами глазированного печенья. Словно Морфиус в Матрице. Выбирай, что ты хочешь: сладкое тесто или другую жизнь?
Николай Ефремович выбрал другую жизнь. Он, повертев пилюлю в пальцах, сунул ее в рот и проглотил. Запил горячим кофе. Причем сделал это так, будто выпил полстакана водки. Крупными глотками. Выдохнул. А затем выбрал сладкое тесто.
— Уверен, вы знаете что с вами будет происходить, — чуть погодя уточнил я у него. — Жар, зуд и все такое.
Он кивнул:
— Помню. Мои аналитики вместе с медиками, по часам расписали все процессы происходящие с человеком принявшим препарат.
— Замечательно. В таком случае, жду вас завтра, ближе к вечеру. Расскажете какую ветку развития выбрали и составим с вами план прокачки нужных умений и специализаций.
— Тут дело такое, — он вдруг снова засмущался.
Да что блин такое! Пожилой, почти седой дядька, смущается как красна девица.
— Полковник. Я вас не узнаю сегодня. Вы говорите прямо, не мямлите!
— Да, знаешь, Стас. Я ведь раньше никогда взяток не давал и не брал. И ничего не просил. А тут, ощущение такое, будто я у тебя миллион выпрашиваю. Нет, я все понимаю, медблок этот твой, это огромная ответственность и все такое. Но ведь и сколько плюсов. Ведь тогда, по телевизору, не врали про вечную жизнь? — он исподбровья, робко взглянул на меня. Словно мальчишке, мечтавшему о конфетке, подарили целую коробку со сладостями.