Он ржал, не прекращая пару минут. Тыкая в меня пальцем, оборачиваясь на трибуну, где стояли Системщики с кислыми лицами, успокаиваясь и вновь заходясь в истеричном смехе.
Здоровый экран, во всех планах и ракурсах демонстрировал его довольное, смеющееся лицо. И тысячам человек, что собрались здесь, и миллионам людей, что смотрели сейчас трансляцию по тв и сети.
Наконец, он затих, с явным удовольствием рассматривая меня.
Затихла толпа. Затихли Системщики в белых футболках, сгрудившись напротив меня. Только ветер трепал волосы, да снег, с неумолимой настойчивостью застилал брусчатку.
Белое на белом. Смотрится очень красиво.
И только я, черной кляксой разрушаю гармонию.
— Великий Вал. — Снова произнес АРБИТР. — Что ж, тем интереснее будет турнир.
Он вновь взмыл в воздух, плавненько переместившись на трибуну. Подошел к микрофону, видимо, соблюдая традицию. Потому что его возможности все только что прекрасно видели. Да и слышали тоже. Без всяких микрофонов и динамиков, он заглушил все звуки в радиусе километра на три.
— Граждане Земли. По уверениям Системы, на вашей планете нет представителей Великого Вала. Однако, я вижу совсем другое. Более, того, не кто то со звёзд, а человек, ваш соплеменник является членом противоборствующей организации. И это в корне меняет дело.
Русский язык Тридцатьседьмого был совершенным. Казалось, что он является его родным.
— Я позволю себе изменить правила отборочного турнира, — продолжал он. — Коль Великий Вал выставил на турнир одного бойца, то и сражаться он будет один. Против всех Системщиков. До смерти. Если он погибнет первым, то турнир вернётся к прежним правилам. А если нет…Что ж, будем ждать смерти.
Толпа охнула. Я услышал, как многочисленные репортеры скороговоркой заговорили в камеры про «.. уберите от экранов детей и слабонервных..».
Белые футболки скучковались, обсуждая тактику борьбы со мной. Больше всех говорил Солдатов.
Я же просто стоял, ожидая.
Внутри меня разгорался огонь. Для обеспечения должной реакции сигналов и снабжения моих разогнанных мышц, Наезднику пришлось поменять и изменить очень многое. В том числе органы, ответственные за выработку гормонов, кроветворящую и кровеносную системы. Обычный состав крови уже не мог обеспечить питанием мои быстрые мышцы. Обычное количество гормонов, особенно гормонов стресса не могли в полной мере обеспечить меня нужной реакцией. И теперь мои новые органы, обеспечивали меня поистине лошадинными дозами адреналина и кортизола.
— Ну, раз новые правила озвучены, — наконец взял слово Огородников, — то прошу участников занять исходные позиции. Первый тур, Система против Великого Вала, объявляется открытым! Первый тур закончится смертью представителя Великого Вала. Или, — поспешил поправится он, — смертями Системщиков.
Я не шевельнулся.
А белые футболки в шахматном порядке замерли в трех метрах напротив меня. Солдатов стоял в заднем ряду самым левым. И я понимал, что он здесь самый опасный. Хотя бы тем, что только он знал на что я способен. А он не дурак, далеко не дурак.
Три коротких и один длинный, протяжный сигналы объявили о том, что сейчас меня можно убивать. И о том, что мне тоже можно убивать.
Системщики кинулись на меня, оббегая полукольцом. Вернее попытались окружить.
Ускорение
Гравинож
Я шел сюда не шуточки шутить. Мне нужна победа. Если для этого надо убить семь человек, я это сделаю.
Системщики увязли в сиропе. На целых пятнадцать секунд они стали медленнее меня в пять раз.
Три быстрых шага, взмах и первая голова с идеальным срезом взмывает в воздух и словно замирает там. Короткий миг, когда человек может видеть себя отдельно от тела.
Еще шаг. Короткий, скупой взмах и еще одна белая футболка лишается выроста между плеч.
Шаг — взмах. Шаг — взмах.
Они пытались отреагировать, они отходили, отбегали, отпрыгивали.
Но что может сделать черепаха против скоростного автомобиля?
Кровавые капли рисовали на белой брусчатке свою историю. Историю жизни и смерти.
Я, словно учитель с красной пастой, отчитывал нерадивого ученика на белоснежном листе тетради. И писал свои гневные отзывы размашисто, не экономя на площади.
Взмах и новая красная строка легла на белый снег, дымящимся следом запечатлевая чью — то ошибку. И расплату за эту ошибку. Ценою в жизнь.
Кровавые буквы не жалели и не щадили. Рука учителя была безжалостна. Она не прощала ошибки и промахи.