Он сообщает, что терпеть не может Зои, и это плохо, потому что она мне нужна. Ее напор. То, что при ней всегда происходит что-то интересное.
– Я хочу на детскую площадку, – заявляет Кэл.
– Ты ведь уже большой мальчик.
– Ну и что? Там весело.
Я часто забываю, что Кэл еще ребенок, что он по-прежнему любит качели с каруселями и все такое. Ладно, в этом нет ничего дурного, и Зои пишет в ответ, что все в порядке, она все равно опоздает, так что встретимся в парке.
Я сажусь на скамейку и смотрю, как Кэл лазит по паутине из канатов. Наверху его еле видно.
– Я хочу выше! – вопит он. – Можно я залезу наверх?
– Давай, – кричу я в ответ, потому что поклялась себе со всем соглашаться и таковы правила.
– Я вижу самолетики изнутри! – орет Кэл. – Лезь сюда!
В мини-платье карабкаться трудновато. Паутина качается; туфли приходится сбросить. Кэл надо мной хохочет.
– Наверх! – командует он.
Черт, это и правда высоко, а внизу канаты трясет какой-то пацан с мордой шире автобуса. Я подтягиваюсь, не обращая внимания на боль в руках. Я тоже хочу увидеть самолетики изнутри. Я хочу смотреть на ветер и ловить руками птиц.
Наконец я наверху. Мне видно крышу церкви, верхушки деревьев в парке и каштаны, которые вот-вот полопаются. Воздух чист, и облака проплывают близко, как будто я на какой-нибудь невысокой горе. Я гляжу вниз: люди, задрав головы, смотрят на нас.
– Высоко, правда? – говорит Кэл.
– Да.
– Теперь пошли на качели?
– Да.
Я согласна на все, что бы ты ни предложил, Кэл, но сперва мне хочется почувствовать, как в лицо дует ветер. Я хочу увидеть траекторию, по которой Земля медленно вращается вокруг Солнца.
– Я же говорил, тут весело. – Кэл сияет от радости. – Давай покатаемся на всем!
У качелей очередь, и мы идем качаться на доске. Я по-прежнему тяжелее Кэла, я все еще его старшая сестра. Я с силой отталкиваюсь ногами от земли, так что братишка подлетает высоко и визжит от смеха, жестко приземлившись на задницу. У него будут синяки, но ему все равно. Соглашайся, просто соглашайся.
Мы облазим всю площадку, с трудом протискиваемся в домик наверху лесенки в песочнице. Залезаем на мотоцикл на огромной пружине. Когда я взбираюсь на него, мотоцикл сильно заваливается набок, и я обдираю колено о землю. Мы изображаем гимнастов на деревянном бревне, проходим по азбуке-змейке, прыгаем в классики, карабкаемся по лестницам. Потом возвращаемся на качели, я быстренько сажаю Кэла на свободные, и все мамаши, вытирающие носовыми платками пухлые щеки своих малышей, дружно на меня шипят. Мое платье задирается, обнажая бедра. Я смеюсь, откидываюсь назад и раскачиваюсь сильнее. Быть может, если я раскачаюсь высоко-высоко, мир станет иным.
Я не заметила, как подошла Зои. Когда Кэл показывает мне на нее, она наблюдает за нами, прислонившись к воротам площадки. Наверно, она стоит там целую вечность. На ней топик и юбка, едва прикрывающая задницу.
– Доброе утро, – здоровается она, когда мы подходим ближе. – Я смотрю, вы начали без меня.
Я заливаюсь румянцем:
– Кэл попросил, чтобы мы покачались на качелях.
– И ты, конечно, согласилась.
– Да.
Зои задумчиво смотрит на Кэла.
– Мы идем на рынок, – сообщает она. – Купим кое-что, поболтаем о своем, о девичьем, тебе с нами будет скучно.
Он поднимает испачканное грязью лицо и сердито глядит на Зои:
– Я хочу в магазин для фокусников.
– Вот и хорошо. Иди. Пока-пока.
– Он поедет с нами, – сообщаю я Зои. – Я ему обещала.
Она вздыхает и отходит. Мы с Кэлом следуем за ней.
В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор – единственная из всех, кого я знаю, – ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой и все это лишь недоразумение.
– Давайте быстрее, – бросает она через плечо. – Тесса, шевели ногами!
Платье слишком коротко. Стоит мне вздрогнуть или нагнуться, как оно задирается. Машина гудит. Несколько парней пристально таращатся на мою грудь и задницу.
– Почему ты ее слушаешься? – спрашивает Кэл.
– Просто слушаюсь, и все.
Зои сияет. Она ждет, пока мы ее нагоним, и берет меня под руку.
– Я тебя прощаю, – заявляет она.
– За что?
Она с заговорщицким видом наклоняется ко мне:
– За то, что ты прожужжала мне все уши про свой облом с сексом.
– Не было такого!
– Было, было. Ладно, я не сержусь.
– Больше двух говорят вслух! – вмешивается Кэл.
Зои подталкивает его вперед и притягивает меня ближе.
– Итак, – начинает она, – как далеко ты готова зайти? Если я тебе скажу, ты сделаешь татуировку?
– Да.
– Попробуешь наркотики?
– С удовольствием.
– Признаешься вон тому дядьке в любви?
Она указывает на лысого прохожего старше моего папы. Мужчина вышел из газетного киоска, сорвал целлофан с пачки сигарет и бросил его на землю.
– Да.
– Вперед.
Мужчина выбивает из пачки сигарету, прикуривает и выдыхает дым. Я подхожу к нему; он с улыбкой поворачивается – наверно, думает, что это кто-то знакомый.
– Я вас люблю, – произношу я.
Он хмурится, потом замечает хихикающую Зои.
– Проваливай, – рычит он. – Идиотка.
Умора. Мы с Зои вцепляемся друг в друга и хохочем до слез. Кэл строит раздраженную гримасу.
– Пошли уже, – говорит он.