— Не стрелять! — проорал Смит.
Он успел заметить то, что, похоже, ускользнуло от внимания других. Два индейца держали палку с привязанным к ней за ноги оленем. Смит сделал знак своим людям не шуметь и держаться позади него. Он осторожно сделал шаг в сторону индейцев. Подождал, не выпуская мушкета. Один из индейцев отделился от остальных и протянул вперед руку, потом опустил ее. Смит сделал то же самое. Они медленно пошли навстречу друг другу. Единственным звуком было сдерживаемое дыхание людей.
На палубе «Сьюзн Констант» в молчании стояли матросы и внимательно наблюдали за происходящим. Двигаясь вперед, Смит увидел, что человек, к которому он приближался, был немолод и нес на себе печать власти. Его голову венчала корона из черных перьев, и он на ходу, ступая размеренными шагами, отдал свой лук кому-то рангом пониже. Когда они оказались друг от друга на расстоянии нескольких футов, дикарь жестом показал на себя и сказал:
— Пасапег, Пасапег.
Значит он король пасапегов, властитель земли, на которой мы стоим, королевства в составе империи Паухэтана, подумал Смит, принимая приветствие. Индеец указал на оленя и на языке знаков объяснил, что он подготовил праздник, который хочет разделить с англичанами. Он приложил руку к сердцу, затем махнул людям Смита, чтобы те положили мушкеты. Смит дал понять, что они согласны участвовать в празднике, но сделал вид, что не заметил призыва убрать оружие. Оба они говорили громко, их движения были величественны. Приглашались все, и в предвкушении ужина из сочной оленины раздался громкий крик ликования.
Возгласы поселенцев, казалось, послужили индейцам сигналом. Двигаясь со своеобразной грацией, напоминающей грацию крадущейся кошки, индейцы осторожно смешались с англичанами. Те и другие обходили и осматривали друг друга со всех сторон. Поселенцы протягивали руки и деликатно трогали перья, луки и стрелы дикарей. Те, в свою очередь, с благоговейным трепетом и явным любопытством разглядывали инструменты и мушкеты новых людей, появившихся на их земле. Некоторые пробовали на ощупь одежду англичан, теребили и прокалывали ее. Кто-то не успел оглянуться, как почувствовал, что рукав разорван надвое — дикари исследовали его рубаху. Некоторые из них бродили у форта, осматривая свежие доски и железные гвозди. Другая группа собирала хворост для большого костра, чтобы зажарить оленя. И над всем витало ожидание доброй еды.
Уингфилд, Ньюпорт и прочие члены руководящего совета спешно переправились на берег и бросились к Смиту, королю и его военачальникам, стоявшим вокруг разгоравшегося костра. Англичане казались маленькими и невзрачными по сравнению с высокими, ярко раскрашенными дикарями. Они оживленно жестикулировали, пытаясь выразить свои дружеские чувства индейцам.
— Золото, мы ищем золото.
Упершись взглядом в мертвую морду рыжей лисы, свисавшей с плеча возвышающегося дикаря, Смит, не жалея усилий — пот выступил у него на лбу, — растолковывал, что ему нужно.
Внезапно у воды послышались резкие крики:
— Он взял мой топор! Эй, ты, отдай!
Крики достигли людей у костра. Смит схватил мушкет и помчался к месту драки. Подбежав, он увидел, как плотник сильно ударил индейца по руке, тот выронил топор, а три йомена дрались из-за него. Другой дикарь с яростью, выхватил деревянный меч и занес его над головой ближайшего англичанина.
Голос Смита ворвался в сумятицу:
— Стойте, стойте, вы!
Дерущиеся остановились.
— Еще одно движение, и я разворошу вам все кишки!
На какое-то мгновенье единственным звуком над всем пространством было хлопанье парусов «Годспида».
— Ну и устроили вы!
Глаза Смита, горящие от гнева, пробежали по лицам англичан. Он повернулся — злость отдавалась во всем теле — и пошел к оставшимся у костра. Король и его воины стояли с оружием наготове, красные отблески плясали на их желтовато-коричневой коже, на лицах было возмущение.
— Ошибка, ошибка! — попытался объяснить Смит. Ответом ему были холодные взгляды. Король позвал своих людей. Двое из них взяли оленя.
Дикари уходили назад, в лес, их было не менее сотни. Король повернулся к Смиту и громко заговорил, в каждом его слове слышались негодование и гнев. Не нужно было знать его языка, чтобы понять смысл сказанного. Затем король сделал знак военачальникам, пошел к лесу и исчез там.
Англичане стояли в полном замешательстве.
— Это самое ужасное, что могло с нами случиться, — сказал Смит.
— Как обычно, ты преувеличиваешь. Они вернутся. — Уингфилд отошел от огня и смотрел на лес.
— Да, они вернутся со всем войском, — Смит попытался убрать из голоса презрение. Он еще не был прощен и не хотел снова попасть в трюм корабля.
— Важно было, чтобы первая встреча прошла хорошо, — заметил Габриэл Арчер.
— Мы не можем обвинить Эмри за то, что он защищал свой топор, — сказал Джордж Перси.
— Да, но наша вина в том, что мы не объяснили людям, как вести себя с дикарями, которые явно пришли сюда с дружелюбными намерениями, — сказал Смит.
— Твоего мнения не спрашивают. — И Эдвард Мария Уингфилд взглядом велел Смиту оставить их. — Я полагаю, что все вы делаете из мухи слона.
Смит повернулся на каблуках, поднял топор и пошел прочь. Никто не последовал за ним, а он стал яростно подрубать корни дерева.
Огонь так и горел весь вечер, и его жар был не лишним. В прохладном весеннем воздухе ярче сверкали первые звезды и отчетливо слышалось потрескивание стоявших на якоре кораблей и усталый говор людей. Смит поостыл, но продолжал волноваться. Он не понимал, не мог понять человека, такого же солдата, который отказывался защищать своих людей. Уингфилд согласился выставить на ночь посты, но был против того, чтобы перенести на берег пушки.
Смит посмотрел на людей. Он заметил, что они часто и нервно поглядывают в сторону темного леса. «Они напуганы, — подумал он, — и мне самому не по себе». Он почувствовал легкое прикосновение кошачьей лапы ветерка, который полз и извивался по траве и заставлял чуть шуршать деревья. Но каждый звук, сам по себе глухой, громом отдавался в его ушах, и он знал, что остальные ощущают то же самое. Никто не подавал вида, что боится, но все знали, что это так. Смит повернулся к Джорджу Перси, который вместе с Бартоломью Госнолдом сидел в теплом круге костра.
— Неважно, что говорит Уингфилд. Сегодняшняя встреча с дикарями была гибельной. Мы не знаем, что они будут делать дальше. А если они вернутся и нападут? Они были внутри форта. — Смит оглядел мужчин.
— Я советовал Уингфилду поставить пушки на три башни форта, когда он будет достроен, — сказал Госнолд. — Но если нас превзойдут в оружии в первой же атаке... — Он развел руками и поднял плечи, выражая беспомощность.
— Мы не сможем убедить его перенести пушки. У нас, по крайней мере, есть охрана, чтобы поднять тревогу. Нам придется надеяться только на огонь с кораблей. — В голосе Перси прозвучала нотка безнадежности.
— В таком случае мы должны приложить все усилия, чтобы установить дружеские отношения с королем Починсом, — сказал Смит. — Он хорошо к нам расположен и может помочь, если у нас возникнут неприятности с другими племенами. И еще один жизненно важный пункт, джентльмены: мы должны найти, с кем вести торговлю.
— Джон, сегодня на «Сьюзн Констант» было решено, что Ньюпорт как можно скорее отплывет в Лондон за свежим продовольствием, — сказал Госнолд.
— На это уйдет четыре месяца, возможно, больше. Торговля нам нужна сейчас. У нас угрожающе мало припасов, — ответил Смит.
— Тогда давай осуществим твой план — возьмем один из шлюпов и попытаемся завтра же или на следующий день завязать торговлю. На сегодня это лучшее, что мы можем предпринять.
Наконец Смит поднялся, встали и остальные. Свечи на борту трех кораблей погасли, иллюминаторы были темными, и на суше люди тоже устраивались на ночь. Становилось уже слишком поздно. Скоро родится день, неся новые заботы и новые сложные задачи.
— Проклятая жара, проклятое место, проклятая работа, — ворчал один из йоменов, таща к берегу реки бревно.