Улучив момент, когда стражник зашагал по направлению к дальней башне, Ив рванулся вперед, рискуя в кромешной тьме споткнуться о какой-нибудь камень, стремглав преодолел оставшееся расстояние и припал к земле под самой стеной. Нависавшая галерея теперь стала для юноши защитой, ибо благодаря ей его не могли увидеть сверху. Двигаясь на ощупь вдоль стены, он добрался до угла и замер возле самой лозы. До полуночи оставался примерно час, и Ив позволил себе перевести дух, прислушиваясь к шагам караульного, затихавшим по мере его удаления. Ив заранее знал, что плащ придется сбросить — не лезть же в нем по лозе, — и потому оделся во все черное.
Он выждал, пока караульный дважды удалился и вернулся, чтобы верно рассчитать время, а когда шаги стихли в третий раз, ухватился за лозу и начал взбираться вверх.
Лоза оказалась толстой, суковатой и очень крепкой. Листьев на ней почти не осталось, и ни скрипа, ни шороха слышно не было. Несколько раз Иву приходилось замирать неподвижно — караульный останавливался на повороте прямо над ним. Оказавшись на уровне бойницы, юноша заглянул туда, увидел отблеск света и тут же отпрянул, испугавшись, что его могут заметить. Но все было тихо, и он осторожно заглянул снова. Коридор был пуст, а свет пробивался сквозь щель внутренней двери. Вот если бы дверь, ведущая со стены в башню, оказалась открытой, — размечтался Ив. — А почему бы и нет? Ведь коли они обнаружили угрозу, то должны готовиться к обороне. Устанавливать на стенах легкие баллисты и катапульты, поднимать наверх и складывать рядом с машинами камни и стрелы…»
Часовой отошел, и юноша полез дальше.
Башни Масардери лишь немного возвышались над зубчатыми стенами, а извилистая лоза одним из своих отростков цеплялась прямо за край галереи. Когда караульный в очередной раз удалился, Ив ухватился за деревянный навес, перекинулся через край и оказался наверху. Растянувшись на дощатом настиле, он выждал время, дал караульному снова пройти мимо и, проскользнув между зубцами, перебрался на каменную стену. Не теряя ни мгновения, юноша метнулся в сторону башни. Как он и ожидал, рядом с нею были сложены груды метательных снарядов, но дверь со стены в башню оказалась запертой. Защитникам замка не было надобности пользоваться ходом через башню, ибо неподалеку от нее была установлена лебедка с тросом, достаточно длинным, чтобы поднимать тяжести прямо со внутреннего двора, а всего в паре шагов на стену выходила еще и лестница. Она-то и была для Ива единственным спасением. Прежде чем часовой повернул обратно, юноша метнулся к лестнице, преодолел пару ступеней, а потом перекинулся через ее край и, рискуя упасть и расшибиться насмерть, принялся спускаться вниз, повиснув на руках.
К счастью для Ива, лестница заканчивалась в отдаленном и темном уголке внутреннего двора. Неподалеку в оружейной еще горели огни и звенела сталь, а неясные, темные фигуры пересекали двор во всех направлениях. Замок готовился к обороне, хотя защитники его еще не представляли себе, с какими силами им придется столкнуться. Спрыгнув и вжавшись в угол между основанием лестницы и стеной, Ив огляделся по сторонам.
До главной башни было не так уж далеко. Юношу так и подмывало одним броском преодолеть это расстояние, но он вовремя сдержался. Бегущий человек неизбежно привлек бы к себе внимание. Взяв себя в руки, Ив вышел из своего укрытия и направился к главной башне быстрым, деловитым шагом, под стать походке всех тех, кто находился на дворе в этот поздний час. Воины гарнизона прекрасно знали свой замок и даже в темноте ходили по двору без факелов, так что лица Ива никто не видел, и попадавшиеся навстречу воины, конечно же, принимали его за одного из своих. Было бы хуже, вздумай кто-нибудь окликнуть его или обратиться к нему с вопросом, но этого, к счастью, не случилось. Однако, когда Ив достиг открытой двери башни и скрылся за ней, он издал глубокий вздох облегчения. Покуда все шло как по маслу.
Юноша с опаской двинулся по узкому, вымощенному каменными плитами коридору, и тут неожиданно навстречу ему вышел капеллан. Старый священник, видимо, только что заправил лампаду и держал в руках плошку с маслом. Времени уклониться от встречи не было. Вздумай Ив бежать, даже этот пожилой, очень занятый и чрезвычайно усталый человек смекнул бы, что дело нечисто. Юноша отступил к стене, пропуская священника, и почтительно поклонился, когда тот проходил мимо. Тот скользнул по юноше добродушным, близоруким взглядом и благословил его голосом отрешенным, но исполненным доброты. Приняв Ива за одного из воинов гарнизона, возжелавшего открыть свою душу Всевышнему, священник даже указал ему, как пройти в часовню к алтарю. Ив немного устыдился, но, поразмыслив, счел случившееся добрым предзнаменованием. Отправившись куда было указано, он быстро нашел часовню и преклонил колени перед алтарем, от всей души благодаря Господа за оказанную милость, — ведь до сих пор замысел его осуществлялся без сучка и задоринки. Юноша даже позабыл об осторожности, не думал о том, что будет, если его обнаружат, и не искал путей к возможному отступлению. Он добрался до намеченного места и теперь не сомневался в том, что встретится с братом Кадфаэлем.
Находившаяся в толще башни, стиснутая со всех сторон каменными стенами часовня была высокой и узкой, словно устремленной ввысь. Ее суровый, аскетический облик несколько смягчали плотные шерстяные драпировки на стенах и занавес с внутренней стороны двери. В углу за дверью, где сходились вместе складки занавеса и стенной драпировки, вполне мог спрятаться человек. Пожалуй, заметить его вошедший мог бы, лишь полностью закрыв за собой дверь. Ив забился в угол, прижался, спрятавшись за складками занавеса, к стене и стал ждать.
С первого дня своего пребывания в Масардери брат Кадфаэль каждую полночь просыпался и отправлялся в часовню. Делал он это отчасти по многолетней привычке, отчасти же оттого, что душой и сердцем по-прежнему был привержен монашеским обетам и хотел чувствовать себя бенедиктинским братом. Пусть даже ему не суждено более увидеть обитель. Кроме того, по ночам Кадфаэль оставался в часовне наедине со своими мыслями и с Господом. Замковый капеллан добросовестно исполнял все требы, положенные приходскому священнику, но монахом он не был и бенедиктинского распорядка не придерживался. Только один раз, когда и Филипп возжелал обратиться ко Всевышнему, полуночное уединение Кадфаэля было нарушено.
На сей раз он отправился в часовню несколько раньше, чем обычно, благо просыпаться не пришлось — он и не ложился.
Большинству защитников Масардери предстояла и вовсе бессонная ночь. Кадфаэль прочел подобающие псалмы и молча стоял на коленях, погруженный в невеселые раздумья. Все молитвы о вызволении Оливье были уже произнесены несчетное количество раз и устами, и сердцем. А то, чего он мог пожелать и попросить для себя, казалось малозначительным в преддверии надвигавшихся грозных событий.
Поднявшись с колен и уже направляясь к двери, монах неожиданно увидел, как тяжелый занавес колыхнулся, из-за него появилась рука и отвела ткань в сторону. Кадфаэль опешил, но не издал ни звука и лишь замер на месте. Кого он никак не ожидал увидеть, так это Ива — перепачканного, оборванного и растрепанного. Юноша приложил палец к губам, призывая к осторожности и тишине. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем Кадфаэль ладонью мягко оттеснил Ива назад, в угол, а сам выглянул в коридор. Спальня Филиппа находилась неподалеку, однако представлялось сомнительным, чтобы в такую ночь Фицроберт находился в постели. Коридор был пуст, а каморка Кадфаэля располагалась ярдах в десяти от часовни. Схватив Ива за запястье, монах торопливо увлек его за собой, проскользнул вместе с ним в свое пристанище и плотно закрыл дверь. Они молча обнялись, напряженно вслушиваясь в тишину. Из коридора не доносилось ни звука.