Тем временем осаждавшие потеряли одного из обслуживавших машины механиков, который по глупости и в запале показался на виду. Кадфаэль видел, как бедолагу утащили обратно за деревья. Монах окинул взглядом местность возле селения Гринемстед, пытаясь приметить движение между деревьев или укрытую в лесу осадную машину. Впрочем, в этом бою он не должен был принимать участия. Ничто не связывало его ни с осаждавшими, ни с осажденными, но и те и другие были людьми, а значит, могли страдать и истекать кровью. И если он и мог оправдать свое пребывание здесь, то лишь одним способом — применить свои умения для облегчения участи раненых. Он решил спуститься вниз, но даже пока пробирался под обстрелом по стене, как опытный воин, перебегая от зубца к зубцу, не мог не отметить и не одобрить разумной распорядительности Филиппа, организовавшего оборону наилучшим образом.
Внизу, в зале, капеллан и пожилой управляющий уже хлопотали возле раненых. Тяжелых увечий пока не было. Лишь пара человек, неосмотрительно высунувшись из-за зубцов, пострадали от стрел. Остальные получили царапины и ушибы от осколков камня — стену осаждавшие долбили нещадно. Но монах знал, что самое худшее еще впереди. Он присоединился к капеллану и управляющему и занялся ранеными, искренне полагая, что в ближайшие часы работы ему много не прибавится. Однако еще до полудня стало ясно, что Фицгилберт получил приказ не тратить попусту время и покончить с сопротивлением осажденных как можно скорее. Теперь все силы были брошены на штурм.
Сначала осаждавшие атаковали ворота, попытавшись прорваться к ним под прикрытием своих непрерывно метавших камни баллист, но установленные на стене катапульты выбили в рядах наступающих такие бреши, что те отхлынули, унося с собой раненых. Однако, чтобы отбить нападение у ворот, Филиппу пришлось перебросить туда часть сил с главного, наиболее опасного направления, чем не преминул воспользоваться Фицгилберт. Его воины выкатили из-под прикрытия деревьев самую тяжелую и мощную баллисту и принялись метать в осажденных огромные валуны и клети с железным ломом. На сей раз они метили не в основание стены, а выше, стараясь разрушить или хотя бы существенно повредить более уязвимую, чем каменная кладка, деревянную галерею. Даже внутри Кадфаэль чувствовал, как сотрясаются стены и как дрожит воздух при каждом ударе, словно во время грозы. Он подумал, что, если осаждающие подведут машины еще ближе и начнут перебрасывать камни через стены, Филиппу, скорее всего, придется отступить со своими воинами в прочную, как скала, главную башню и туда же перенести всех своих раненых.
Со стены сбежал молодой лучник. Рукав его был порван и пропитался кровью. Пока рану очистили от обрывков ткани, промыли и перевязали, он сидел неподвижно, тяжело дыша и покрывшись потом, но не стонал.
— Этой рукой я натягиваю лук, — сокрушенно промолвил юноша и поморщился. — Теперь от меня толку мало, разве что помогу возле катапульты. Они проломили камнем галерею, и мы едва не лишились баллисты. Еще чуть-чуть — и машина полетела бы вниз, но нам удалось втянуть ее на стену. Тогда-то меня и задело — слишком далеко высунулся. Лучники Богуна целят наверняка.
«А потом, — подумал Кадфаэль, разглаживая наложенную им на раненую руку повязку, — в эту уже поврежденную галерею полетят зажигательные стрелы. Расстояние, что видно по этому пареньку, стрелкам императрицы вполне по плечу, ветра, который мог бы сносить стрелы, почитай что нет, да вдобавок дело идет к морозу. Сухое дерево заполыхает как трут».
— Они еще не прорвались к стене? — спросил монах.
— Пока нет. — Молодой человек осторожно согнул забинтованную руку и сморщился от боли. — Они, конечно, торопятся, но на рожон особо не лезут. Вот к ночи сунутся наверняка.
В сумерках брат Кадфаэль поднялся на стену и принялся осторожно, укрывшись за зубцом, рассматривать поврежденный участок галереи. В ней образовался пролом, настил был разворочен, и часть его болталась, повиснув в углу между стеной и башней. В окружающих замок лесах множились огни, то и дело выхватывавшие из мглы очертания громоздких штурмовых машин. Правда, отсюда, издалека, они казались совсем небольшими, чуть ли не игрушечными, но это не делало их менее грозными. Сумерки принесли с собой временное затишье. Защитники осмелели, они чаще выглядывали из-за зубцов, присматриваясь к вражеским позициям. Для прицельного выстрела из лука было уже слишком темно, и серьезно рисковал лишь тот, кто появлялся на освещенном факелом участке.
К тому времени среди защитников замка уже появились первые погибшие. Мертвые тела складывали в холодной каменной часовне и ведущем к ней коридоре главной башни. Хоронить павших времени не было. Пройдя по стене, Кадфаэль возле того места, откуда свешивались обломки галереи, увидел темную фигуру. Закованный в сталь Филипп внимательно всматривался в темноту, отмечал расположение вражеских отрядов и метательных машин по огням костра.
— Ты помнишь, что я тебе говорил? — промолвил, подойдя поближе, Кадфаэль. — Это чистая правда.
— Я все помню, — не поворачивая головы, ответил Филипп.
— И веришь мне?
— Верю, — отозвался он с улыбкой. — Верю и имею это в виду. Если Господь предвосхитит ее намерение и смерть настигнет меня в бою, я должен подумать о том, чтобы жертвами ее гнева не стали оставшиеся в живых мои соратники. — Все еще улыбаясь, он взглянул Кадфаэлю в лицо и неожиданно спросил: — А ты не желаешь моей смерти?
— Нет, — отвечал монах. — Я твоей смерти не желаю.
Один из крошечных огоньков, казавшийся на расстоянии всего-навсего искоркой, неожиданно ярко вспыхнул, высвечивая вокруг ажурный узор ветвей. С треском и шипением разбрызгивая искры, к замку летело нечто похожее на ужасную комету с хвостом из пламени. В десяти ярдах от брата Кадфаэля какой-то юный лучник — простой паренек, не привычный к осадам и штурмам, — уставился на это диво разинув рот. Филипп предупреждающе крикнул, стрелой метнулся к зазевавшемуся юнцу и, обхватив, повалил на каменный пол под прикрытие башни. Упал и Кадфаэль, как падали, прячась за зубцами, и все прочие воины. Комета ударилась как раз в центр висящего поврежденного участка галереи и взорвалась, разбрызгивая горящую жидкость. Огненные брызги полетели на стену. Расщепленные бревна легко занялись. Галерея вспыхнула, и вдоль стены побежала огненная дорожка.
Филипп вскочил на ноги и помог подняться задыхавшемуся юноше.
— Ты в порядке? Идти можешь? Ступай вниз, здесь тебе делать нечего. Эй, кто-нибудь! Живо принесите топоры!
Вероятно, потом осажденным придется иметь дело и с более тяжкими повреждениями, но сейчас главным было потушить этот пожар. Филипп, пригибаясь за зубцами, побежал вдоль стены, поднимая своих людей. Раненых он отправлял вниз, невредимым же предстояла нелегкая борьба с огнем. Следовало обрубить крепления пылающей галереи, пока не занялись деревянные перекрытия стены и башни. Кадфаэль спускался по ступенькам, бережно поддерживая стонавшего юношу, получившего тяжкие ожоги. Его одежда еще тлела, запах горелой плоти висел в воздухе. Внизу, у подножия лестницы, уже дожидались люди, готовые принять раненого — и не его одного, ибо пострадавших было немало, — и отнести в укрытие. Монах заколебался и чуть было не вернулся назад, на стену, где Филипп и его соратники, пробираясь между лужицами пылающей смолы, обрубали горящие балки и крепления галереи, чтобы не дать губительному огню распространиться на стены и башни. Однако после минутного замешательства монах продолжил свой путь, сказав себе, что не имеет права участвовать в сражении ни на той, ни на другой стороне. Лучше пойти да посмотреть, чем можно помочь раненым.
Примерно через полчаса, находясь в каминном заме, наполненном зловонием паленой шерсти и жженой плоти, он услышал треск, а затем и оглушительный грохот. Последние крепления были перерублены, и полыхавшая галерея — вернее, то, что от нее оставалось, — рухнула вниз.
Некоторое время спустя появился почерневший от копоти, пропахший дымом Филипп. В зал он заглянул ненадолго, лишь для того, чтобы узнать, как дела у раненых. Фицроберт и сам получил ожоги, но почти не обращал на это внимания.