Она вздохнула с ноткой грусти.
- Как обычно в декабре - промозглые. И только представь себе: совершенно некому меня согреть...
Неплохое начало! Я приободрился.
- Моя ты бедняжка!.. И что же ты делаешь в этой неприветливой Женеве - небось, бездельничаешь?
- Как обычно. А ты усердно трудишься?
- В поте лица.
Скажу честно и откровенно: при самых первых аккордах волшебного голоса Сони я ощутил волшебное головокружение - благодарение всем богам, она меня ждала, стало быть, пусть не по сумасшедшему, но все-таки любила! Чего еще нужно для счастья простому смертному?
Я поудобнее разлегся на диванчике, с широчайшей улыбкой уставившись в белоснежный потолок.
- Полагаю, ты в курсе: чуть более половины всего христианского мира в эти дни готовится к католическому Рождеству...
- Позволю себе заметить, и к протестантскому.
- Само собой... Между прочим: ты планируешь праздновать Рождество в компании женевских протестантов?
Она небрежно хмыкнула.
- Честно говоря, я - Фома неверующий, потому особых планов на праздник не строю и бурно отмечать его не собираюсь.
Я хмыкнул в свой черед.
- Согласись, все цивилизованное человечество справляет Рождество не как великие адепты христианства. Это скорее добрая традиция с елкой, красным вином и запеченным гусем.
- Особенно учитывая мерзкую промозглость Женевы в эти дни - от запеченного гуся я бы сейчас не отказалась.
- Между прочим, я тоже не отказался бы, моя милая Соня, потому как в славном городе Париже сейчас все аналогично - сыро, холодно, сумрачно. И по этому поводу хочу предложить тебе...
Увы, небеса не дали мне шанса пригласить подругу в Париж для организации чудесных и дивных рождественских каникул с запеченным гусем и красным "Божоле" - в самый ответственный момент вдруг оглушительно затрещал мой гостиничный телефон. Пришлось, страстно извинившись, временно прервать разговор, клятвенно пообещав Соне перезвонить через пять минут.
Увы, пять минут растянулись на гораздо более долгий срок - звонил рядовой полицейский с просьбой немедленно подъехать к центральному офису "Садов", потому как перед его входом неожиданно обнаружился самый натуральный труп. Коню понятно, что после подобного известия я, моментально позабыв обо всех самых чудесных девушках да каникулах, за считанные секунды оделся и рванул туда, откуда только что прибыл - на улицу Корве, семнадцать.
К моему прибытию перед нашим офисом красовались полицейские машины, а меня встречал мужчина средних лет, строго оглядев меня с ног до головы и тут же протянув руку для пожатия.
- Комиссар Анжело. А вы, полагаю...
- Ален Муар-Петрухин; возглавляю рекламный отдел косметической фирмы "Сады Семирамиды".
Кивнув, комиссар молча двинулся вперед, жестом предлагая мне следовать за ним. И вот тут, приблизившись к центральным дверям нашего офиса и внезапно оказавшись перед картинкой, оставленной убийцей - затейником, я понял, отчего безымянный полицейский сообщил мне о преступлении таким таинственным голосом.
Для начала, полагаю, будет не лишним описать наш центральный вход. Здесь все достаточно классически: высокая массивная дверь под навесом, рекламная вывеска косметической фирмы "Сады Семирамиды"; слева - каменная стена, справа - стеклянная витрина, которую мы используем в рекламных целях. В эти предрождественские дни за стеклом красовалась классическая кукольная композиция: мадонна с младенцем перед яслями, три волхва с дарами. Теперь общую картинку дополнила еще одна неожиданная фигура: перед витриной замер, усевшись прямо на землю, собственно, один из волхвов - в натуральную человеческую величину, рядом с миниатюрой за стеклом он казался настоящим великаном.
- Внимательно рассмотрите лицо! Не обращайте особого внимания на грим и костюм, тут все просто: этот человек участвовал сегодня в рождественском спектакле центра социальной реабилитации... Ну что, вы его узнаете?
Вопрос комиссара прозвучал практически как утверждение. А вот я, сказать по чести, узнал этого волхва далеко не сразу, так мастерски он был загримирован. Все лицо старика было покрыто золотистой краской, поверх которой коричневыми смелыми линиями нарисованы высокие густые брови. Глаза, превращенные гримом в огромные восточные очи, уставились куда-то в бесконечность. Дополняли образ приклеенная борода, фиолетовый хитон с многочисленными складками и высокий колпак, украшенный серебряными звездами.
Все это невольно напомнило мне рождественские дни в годы детства, когда отец любил рассказывать нам с сестрой историю рождения Иисуса и явления к нему на поклон трех волхвов с богатыми дарами.
"Волхвов было трое: старец Каспар, Мельхиор - мужчина в расцвете лет, и совсем юный Бальта з ар. Три возраста, три культуры. Каждый волхв принес богомладенцу свои щедрые дары..."
Кстати отметить, этот мертвый "волхв", присевший у центрального входа в контору "Садов", был без даров - пустые руки бессильно повисли вдоль тела. Каюсь: мне потребовалась едва ли не целая минута, чтобы понять, кто находится передо мной, не будучи в том уверенным на все сто процентов.
- Пьер Солисю?.. Неужели...
Комиссар кивнул, и мы еще пару минут молча пялились на мертвое тело в рождественском "оформлении". Сказать по правде, все это на какие-то минуты практически лишило меня дара речи.
История старика Пьеро - именно так называли его все в парижском офисе "Садов" - была классической иллюстрацией того, как может погубить человека избыток слепой родительской любви. Он родился в весьма состоятельной семье в солидном районе Парижа и с самых первых дней жизни был избалован подарками и деньгами, которые словно бы сыпались на него из рога изобилия. Родители обожали своего единственного дитятю и во всем старательно ему угождали, а он, ни грамма им за это не благодарный, чудил, как мог.
Его краткая биография в общем и целом была мне известна благодаря отцу, который познакомился с Пьеро в Сорбонне, где тот пару лет не столько учился, сколько усиленно развлекался, продолжая свое беспечное наслаждение легкой жизнью за счет щедрых папиков.
"Уже в те годы можно было легко догадаться, чем все это завершится, - с усмешкой рассказывал мне о своем однокашнике отец. - Пришло время, когда родители умерли; легкомысленный Пьеро быстро промотал оставленные в наследство денежки. Первое время он еще пытался заработать себе на бокал мартини, но практически сразу его энтузиазм благополучно иссяк: никаких знаний и умений у парня не было, никто особо не предлагал ему высокую оплату за несложный труд... А вот трудиться Пьеро совершенно не был приучен..."
Пьер Солисю повстречался отцу, когда обоим было уже по пятьдесят "с гаком", и отец, точно как я сейчас, не узнал бывшего сокурсника - на вид это был глубокий старик, одетый во рвань. Вот где проявились лучшие христианские качества Жюля Муара: он не просто пожалел приятеля дней своей юности, но взял его в контору "Садов" сторожем, позволив жить в комнатушке проходной и презентовав целый чемодан своих старых вещей, в которых Пьеро, побрившись-почистив перышки, смотрелся очень даже импозантно.
С тех самых пор Пьеро стал вполне приличным старцем: ничего не пил крепче кофе, тихо-мирно поживал себе в нашей конторе, ежедневно приветствуя каждого сотрудника "Садов" и интересуясь его здоровьем и благополучием. Вот, собственно, и все, что я мог сообщить комиссару о трупе у дверей офиса, мастерски загримированного под волхва Каспара.
Выслушав меня, комиссар с важностью кивнул.
- Примерно то же самое сообщила мне мадам Лево. Кстати, вы не в курсе - насколько я понял, ее связывали с Пьером Солисю очень теплые, можно сказать, дружеские, отношения?
Я был в курсе и без проблем просветил по этой части комиссара. Дело в том, что секретарша моего отца мадам Лево - добрейшая женщина пятидесяти трех лет, душой и сердцем жалеющая всех несчастных и обездоленных. К примеру, она ежедневно подкармливает бездомных кошек и собак в своем дворе, а всех встречных малышей по дороге на работу угощает различными сластями. Само собой, и беднягу Пьеро мадам Лево сразу же взяла под свою опеку, регулярно принося ему домашнюю выпечку и сочувственно охая на все его покаянные монологи.