Вижу её, как она утешает и ободряет их, кладёт руку на голову и подчас молится с ними. Императрицу боготворили, ожидали её прихода, стараясь дотронуться до её серого санитарного платья; умирающие просили её посидеть возле кровати, поддержать им руку или голову, и она, невзирая на усталость, успокаивала их целыми часами».
С двумя старшими дочерьми, которые помогали матери во всём, Александра Фёдоровна посещала госпитали в западных и центральных городах России, ездила к мужу Николаю II в Ставку главнокомандующего. Всюду, где Государыня появлялась в своём сёстринском платье, её восторженно приветствовали, и в этих встречах не было ничего официального: «народ толпился вокруг неё, и никто не сдерживал его восторга». Подлинно — это была их заботливая и любящая мать.
В то же время, по свидетельствам современников, многие из высших и «образованных» слоёв общества не понимали и осуждали деятельность Императрицы. «Государыня знала о кампании, которая велась против неё, — вспоминает Пьер Жильяр, — и страдала от этого, как от глубокой несправедливости, ибо она приняла своё отечество так же, как новую религию, со всем порывом своего сердца; она была русская по чувствам, так же как православная — по убеждению».
К началу Первой Мировой войны княжнам было: Ольге — 19, Татьяне — 17, Марии — 15, Анастасии — 13 лет.
Старшие княжны Ольга и Татьяна с утра до ночи работали наравне с матерью медицинскими сёстрами, только от самых сложных и тяжёлых операций их оберегали. В обязанности младших сестёр Марии и Анастасии входило посещение раненых солдат в госпиталях. Они читали раненым вслух, писали под их диктовку письма домой, развлекали их, играя с ними в шашки, устраивая импровизированные концерты.
«Две младшие: Мария и Анастасия Николаевны — работали на раненых шитьём белья для солдат и их семей, приготовлением бинтов и корпии (перевязочного материала — авт.-сост.) Они очень сокрушались, что, будучи слишком юны, не могли стать настоящими сёстрами милосердия, как Великие Княжны Ольга и Татьяна Николаевны», — свидетельствовала С. Я. Офросимова.
Княжны Мария и Анастасия в госпитале с ранеными.
Великая княжна Анастасия в 1916 г. писала в одном из писем: «Сегодня я сидела рядом с нашим солдатом и учила его читать, ему это очень нравится. Он стал учиться читать и писать здесь, в госпитале. Двое несчастных умерли, а ещё вчера мы сидели рядом с ними».
Генерал А. А. Мосолов вспоминал: «У всех четырёх было заметно, что с раннего детства им было внушено чувство долга. Всё, что Они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух Старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности заурядных сестёр милосердия, но и с большим умением ассистировали при операциях. Это много комментировалось в обществе и ставилось в вину Императрице. Я же нахожу, что при кристальной чистоте Царских Дочерей это, безусловно, не могло дурно повлиять на них, и было последовательным шагом Императрицы как воспитательницы».
В одном из лазаретов работал санитаром Сергей Есенин, уже известный к тому времени поэт. Летом 1916 года на концерте для раненых Есенин прочитал приветствие Великим Княжнам, а вслед за тем — стихотворение, озаглавленное «Царевнам». Поэт сравнил княжон с белыми берёзками, кроткими и ласковыми, на фоне багрового заката. Заключительные строки стихотворения оказались поистине пророческими:
После отречения Государя Николая II от престола царская семья содержалась под стражей в Царском Селе. Охранники были безжалостны и грубы. Но бывали и светлые эпизоды. Баронесса Буксгевден вспоминала, что часто «после разговоров с Императором или детьми враждебность солдат исчезала. Они видели, что это не свирепые монстры, как их учили верить».
К середине августа 1917 г. царскую семью перевезли в Тобольск. Александра Фёдоровна учила детей, читала, вышивала. Она и дочери связали тёплую шерстяную одежду к Рождеству и подарили каждому из домочадцев. По воскресным вечерам устраивались небольшие театральные представления.
Из дневника Александры Фёдоровны: «В жизнь каждого дома, раньше или позже, приходит горький опыт — опыт страданий. Могут быть годы безоблачного счастья, но наверняка будут и горести…