Часа через три, несмотря ни на что, в моей квартире был идеальный порядок, во всяком случае, мне так казалось. В ванной лежало какое-то количество грязного белья, приготовленного Бертой для стирки. Что ж, и здесь я решил доказать, что воля сердитого мужчины куда важнее его физического состояния.
Уже развешивая на балконе выполосканное и отжатое белье, я почувствовал настоящую трудовую усталость. Когда я держал в руках узенькие кружевные трусики Берты, пахнущие порошком «ОМО», слезы едва не навернулись на мои глаза. Я с особой остротой почувствовал себя опять одиноким и покинутым.
В то же время трусики эти вселяли надежду на то, что она должна, пусть еще один только раз, но вернуться сюда, хотя бы за этими самыми трусиками и за другими своими вещами. Даже этот предполагаемый, единственный раз значил для меня очень много, позволяя на что-то рассчитывать, за что-то цепляться остаточной надеждой. И все это при том, что я ни на мгновение не забывал о своем решении и не собирался его отменять.
Помимо этих интимно-сентиментальных переживаний, я испытал, повторяю, порядочное утомление. У меня приятно ныли мышцы. Зверски хотелось есть, но, кроме очередных зеленых щей, которые благополучно прокисли оттого, что никто не поставил их в холодильник, дома ничего не было.
Самым разумным из всего насущного и самым насущным из всего разумного на тот момент мне, потенциальному самоубийце с урчащим от голода животом, представлялось приобретение вкусной, свежей, полезной и питательной еды. И я отправился в близлежащий гастроном.
Впрочем, правильнее будет сказать, не в гастроном, а к гастроному. К сожалению, в России до сих пор мало думают о человеке в инвалидной коляске, мало сочувствуют его трудностям и нуждам. За время моего ограниченно подвижного существования мне ни разу не повстречался на пути магазин или парикмахерская, кинотеатр или даже церковь, куда бы я мог без каких-либо трудностей, не преодолевая никаких препятствий, свободно и достойно вкатить на своей коляске.
К магазину я подъехал со двора, вызвал знакомого грузчика и, как обычно, попросил помочь мне, снабдив деньгами и списком продуктов. Едва я успел выкурить сигарету, как парень показался в дверях, неся в обеих руках по объемному, с избытком наполненному пакету.
Здесь пришло время несколько пожалеть о своем чрезвычайном закупочном рвении. Приводить в движение коляску и одновременно удерживать два здоровенных пакета было если не невозможно, то… Нет, все-таки это оказалось невозможным. Не успел я проехать и нескольких метров, как один пакет грохнулся на землю. Слава Богу, что в нем нечему было биться.
Сердобольный грузчик перепаковал заново мой контейнер, но не отдал его мне, а привязал сзади за рукоятку коляски. С одним пакетом на руках движение было возможно, но все же ох как нелегко давалось это движение.
Уже в подъезде своего дома, скрывшись от докучных глаз прохожих, не в силах дотерпеть до кухни, я наградил себя за все самоотверженные труды куском «Сходненской» колбасы вприкуску со свежайшим, еще теплым, с румяной хрустящей корочкой батоном.
Холодильник я наполнил солидно и, по возможности, эстетично. Сыр и колбасы, яйца и фруктовый йогурт, крабовые палочки и три бутылки любимого Бертой безалкогольного пива «Бавария», все лежало и стояло на своих обычных местах.
— Милая, — приговаривал я, расставляя продукты. — Любимая моя, единственная! Приходи, все это для тебя. Ты уже достаточно долго не ела вдоволь того, что ты любишь, чего тебе хочется. Приходи и съешь бутерброд с этой удивительной, тающей во рту печенью трески, запей его сладким обжигающим кофе со сливками, отведай этой тонко нарезанной нежно-розовой ветчины, насыться этими большими спелыми бананами, которые ты готова с удовольствием поедать и утром, и в обед, и вечером и в которых я, ей-же-ей, как ни стараюсь, не могу найти ни одного привлекательного свойства. Приходи, приходи… Помяни меня…
Наступил вечер. По бежевым стенам моей комнаты скользили пятна закатного солнца, перебираемые, перемежаемые пыльными листьями вяза, который рос перед самым окном.
Тревожила неудовлетворенность; саднящее чувство незавершенности, неопределенности не давало сосредоточиться и хоть сколько-то успокоиться душой.
Я подъехал к книжному шкафу, отыскал небольшой по формату, но достаточно толстый томик в черном переплете с золотым тиснением — «Православный молитвослов». Зажег лампаду у икон Спасителя и Владимирской Божьей Матери, стоявших здесь же неподалеку, в нише небольшой мебельной стенки.