— А может быть, этот полустанок не так уж темен и необитаем? — спросила я, пожав плечами. — Может быть, там тоже живут какие-то люди?
Он улыбнулся.
— И возможно, они вовсе не хуже тех, умчавшихся в поезде, а совсем, совсем наоборот.
Он мягко привлек меня к себе и обнял, как всегда, нежно и крепко.
Стояли теплые дни середины сентября. Лаврентий лежал в палате один, очередного его соседа выписали домой, нового пока не подселили.
— Смотри! — радостно кивнул он мне. — Просто какое-то чудо техники! Друзья спроворили, не забывают.
Он указал на компактную прогулочную коляску, стоявшую в углу палаты.
— Завтра поедем с тобой гулять на улицу, довольно этих душных стен.
Я была рада не меньше, чем сам Лаврентий, и этому средству передвижения, поблескивающему свежим хромом, и его оптимистично-перспективному предложению.
— Возьми завтра из дома одежду, что-нибудь спортивное, по погоде, — уточнил он.
На следующий день, одевшись и пересев в коляску, Лаврентий довольно строго взглянул на меня:
— Только прошу, не толкай коляску сзади, я поеду самостоятельно.
— Почему? — искренне не поняла я столь решительного предупреждения.
— Если ты будешь везти меня, я буду выглядеть настоящим немощным инвалидом. Я сам.
В этот момент он был очень похож на отстаивающего свои права на самостоятельность ребенка.
— На здоровье, — ответила я. — Ежели где забуксуете, свистите громче, подтолкнем.
— Ну, не сердись, пожалуйста. Ведь это в первый раз, я очень волнуюсь. Я хочу, чтобы ты просто шла рядом.
Он взял мою руку и примирительно поцеловал ее. Я, в свою очередь, примирительно поцеловала его в лоб, и мы отправились в путь по коридорам, переходам и лифтам.
Первым, на что посмотрел он на улице, было небо.
— Какое высокое… — сказал он, щурясь от предзакатного солнца. — После многомесячного потолка над головой по-настоящему чувствуешь его высоту.
Он срывал с берез увядшие листья и, растирая в пальцах, нюхал их. Он наклонялся к земле и трогал начавшую желтеть траву.
Не сдерживаясь, я с криком хватала его за свитер, за руки, боясь, что он опрокинет коляску и упадет.
Он закурил, с видимым удовольствием вдыхая и выпуская дым.
— Знаешь, — сообщил он, улыбнувшись. — Когда куришь не в помещении, а на свежем воздухе, совершенно другое ощущение. Даже голова кружится. — И сразу, почти без паузы: — Ты не стесняешься? Не комплексуешь?
— По поводу чего? — не поняла я.
— Ну, по поводу того, что идешь рядом со мной, с человеком на коляске.
— Стесняюсь, — вздохнула я. — Комплексую по поводу того, что иду рядом с таким беспробудно глупым человеком на коляске.
— Понял, — кивнул он согласно. — Ты знаешь, прекрасная техника. — Он гулко хлопнул по подлокотнику. — Легкая на ходу, послушная в управлении. — И опять без паузы: — А нет ли, девушка, здесь где-нибудь ларька? Помнится мне, стоял там, у остановки.
— Зачем тебе ларек?
— Ну, скажем, у меня сегодня день рождения, если мой первый выезд в свет — не вполне достаточная причина для того, чтобы купить бутылку шампанского.
— Ты с ума сошел! Какое шампанское? Ты же лежишь в больнице…
— Я думал, ты меня поздравишь.
— Врун несчастный! Ты все время обманываешь меня по каким-то мелочам.
— Главное, не врать по-крупному.
Он по-настоящему уверенно управлял коляской, так, точно это было давно знакомым и привычным для него делом. Он уезжал вперед, разворачивался, возвращался обратно, пытался «хулиганить», выписывая вокруг меня восьмерки.
— Каково? — спрашивал он, словно услышав мои мысли. — Настоящее водительское мастерство не истребить никакими напастями!
Как-то незаметно (во всяком случае, для меня) мы приблизились к тем самым ларькам. Лаврентий сам подъехал к окошку, достал из кармана, видимо, заранее приготовленные пакет и деньги.
Он купил две бутылки шампанского, большую коробку конфет, большую бутылку воды, упаковку кексов и несколько йогуртов.
— Вот теперь ты можешь помочь мне в моем перемещении по местности, — сказал он, передавая мне пакет. — Повесь его сзади на рукоятку коляски и крепко-крепко за эту рукоятку держись. Я повезу и пакет, и тебя.
— А зачем ты купил две бутылки?
— Ты знаешь, это все вообще немного странно. — Он поднял брови, философски наморщив лоб. — Я всегда, во всех ситуациях, брал выпивку на свое усмотрение, очень часто вопреки мнению других компаньонов. Мне пеняли: зачем я взял то или это, почему так мало или так много? Но в итоге всегда оказывалось, что брал я именно то и ровно столько, что и сколько было в самый раз.