- Мы слышим все, что происходит на улице, и я невольно все замечаю, потому что жена очень больна и вздрагивает при малейшем шуме. Постойте... Только она заснула, ее разбудил трамвай. Утверждаю, что ни одна машина не проезжала по улице раньше семи. Первой была та, что забирает мусорные ящики.
- А больше вы ничего не слышали?
- Кто-то пробежал.
- До трамвая?
- Да, потому что жена спала, а я как раз в эту минуту собирался приготовить кофе на плитке.
- Бежал один?
- Пожалуй, скорее, бежали двое...
- Не скажете, в каком направлении?
- Шторы были опущены... Они скрипят, когда их раздвигаешь, поэтому я и не взглянул.
То был единственный свидетель, показывавший в пользу Жюстена. В двухстах метрах отсюда находился полицейский пост, но дежурный агент не видел машины.
Можно ли допустить, что убийца, убежав, через несколько минут вернулся за своей жертвой и унес ее, но привлекая ничьего внимания?
Досаднее всего то, что появился новый свидетель, который только пожимает плечами, когда ему говорят об истории с мальчиком. Место, которое указал Жюстен, находилось как раз напротив дома шестьдесят один. Инспектор Тиберж побывал там накануне, а Мегрэ, который никогда и ничего не оставлял непроверенным, теперь, в свою очередь, позвонил в дверь. Было лишь четверть восьмого, но комиссар решил, что сюда можно явиться и в такой ранний час.
Усатая старуха, приоткрыв дверной глазок и расспросив Мегрэ с пристрастием, впустила его в квартиру, где приятно пахло свежим кофе.
- Пойду узнаю, сможет ли вас принять господин судья...
Весь дом занимал судья в отставке, живший па ренту. Жил он один, если не считать служанки. В комнате, выходившей окнами на улицу-должно быть, гостиной,- послышалось шушуканье, потом старуха вернулась и сердито бросила:
- Входите... да ноги вытирайте, пожалуйста, вы ведь не в конюшне.
Нет, это не была гостиная, а довольно большая комната, смахивающая и на спальню, и на рабочий кабинет, и на библиотеку, и, пожалуй, на сарай, потому что здесь были свалены в кучу самые неожиданные предметы.
- Вы пришли за трупом? -с издевкой спросил кто-то, и комиссар даже отпрянул.
Голос доносился со стороны камина - около него, в глубоком кресле, сидел высохший старик. Ноги его были закутаны пледом.
- Снимайте пальто. Я очень люблю тепло, а вы здесь долго не вытерпите.
И в самом деле: старик держал каминные щипцы, которыми он орудовал, умудряясь извлекать из поленьев яркое пламя.
- А я-то думал, что с моих времен полиция усовершенствовалась и научилась остерегаться свидетельских показаний детей. Дети и девушки - вот самые опасные свидетели, и когда я был судьей...
Он был одет в теплый халат, и, хоть в комнате было жарко, шея его была обмотана широким шарфом.
- Итак, напротив моего дома, говорят, совершилось преступление. Не правда ли?..
А вы, если не ошибаюсь, знаменитый комиссар Мегрэ, которого послали в наш город для реорганизации оперативной группы? - проскрипел старикашка.
Весь он был какой-то озлобленный, неприятный, полный едкой иронии и вдобавок вел себя крайне вызывающе.
- Итак, милейший комиссар, вы обвиняете меня в заговоре с убийцей, и я с глубочайшим сожалением сообщаю вам, как я вчера уже сказал вашему молодому инспектору, что вы на ложном пути. Вам, конечно, известно, что старики спят мало, что есть даже люди, которые всю жизнь очень мало спят... Так было с Эразмом[1] и с господином, известным под именем Вольтер[2].
И он с явным удовольствием посмотрел на полки, забитые книгами и поднимавшиеся до самого потолка.
- Так было со многими, да, впрочем, откуда вам знать... Короче говоря, в течение последних пятнадцати лет я сплю ночью не больше трех часов и вот уже десять лет с лишним, как ноги отказались служить мне... Впрочем, мне и ходить-то некуда.
День и ночь торчу я в этой комнате, окна которой, как вы можете убедиться, выходят прямо на улицу. С четырех часов утра я уже сижу в кресле, с ясной головой, поверьте мне. Я мог бы даже показать вам книгу, которую я вчера утром штудировал... Впрочем, речь в ней шла о греческом философе, а это, полагаю, вас мало интересует. И если бы событие, вроде того, о котором рассказывает вам мальчишка, наделенный весьма живым воображением, произошло под моим окном, уверяю вас, я бы это заметил... Ноги у меня, как я уже говорил, не те, что прежде... Но на слух я пока не жалуюсь... Наконец, я от природы довольно любопытен и интересуюсь всем, что творится на улице, и, если вам угодно, могу в точности указать время, когда каждый продавец проходит мимо моего окна, направляясь в лавку.
И он с торжествующей улыбкой смотрел на Мегрэ.
- В таком случае, вы, разумеется, слышите, как Жюстен проходит мимо вашего окна?
- спросил комиссар с ангельской кротостью.
- Ну конечно.
- Видите и слышите?
- Не понимаю!
- В течение полугода, а пожалуй, и больше в шесть часов утра уже светло... Ведь мальчик - как летом, так и зимой - поет в церковном хоре с шести часов утра...
- Я видел, как он проходит мимо.
- Отлично! И поскольку дело касается события ежедневного и регулярного, как первый трамваи, вы несомненно должны были обратить на это внимание.
- Что вы хотите этим сказать?
- А то, что, например, если заводской гудок ревет ежедневно в один и тот же час или один и тот же человек проходит перед вашими окнами с точностью часов, то вы, естественно, говорите себе: "Ага, сейчас столько-то времени". А если в положенный час гудок молчит, то вы отмечаете: "Сегодня воскресенье". А если человек не пройдет, вы говорите: "Что-то с ним случилось, уж не заболел ли?"
Судья смотрел на Мегрэ маленькими, живыми и коварными глазками, явно намереваясь позлить или проучить его.
- Все это я знаю...- пробурчал он, похрустывая иссохшими пальцами.- Я был судьей, еще когда вы под стол пешком ходили.
- Когда певчий проходил...
- Я слышал его шаги. Вы хотите, чтобы я признал именно это?
- А если он не проходил?
- Могло случиться и так. Но могло быть и иначе.
- А вчера?
Может быть, Мегрэ ошибался? Но ему показалось, что старый судья насупился и что на лице его застыла почти неуловимая злобная гримаса. Разве старики не сердятся, как дети? Разве не находит на них такое же ребячливое упрямство?
- Вчера?
- Да, вчера.
Вопрос повторяют, чтобы выиграть время и принять решение.
- Я ничего не заметил.
- Ни того, что он прошел мимо.
- Нет...
- Ни того, что не проходил?..
- Нет...
В одном случае из двух он лгал - для Мегрэ это было ясно. Он продолжал допытываться:
- Никто не пробегал мимо ваших окон?
- Нет.
На этот раз тон был уверенный: старик не лгал.
- Вы не слышали никакого необычного шума?
- Нет.
Все то же решительное и как будто торжествующее "нет".
- Ни шагов, ни шума, какой слышишь, когда человек падает, ни хрипа?
- Ровно ничего.
- Благодарю вас.
- Не за что.
- Зная, что вы были судьей, я, разумеется, не спрашиваю вас, готовы ли вы повторить сказанное под присягой.
- Когда вам угодно,- с каким-то радостным нетерпением заявил старик.
- Прошу извинить за беспокойство, господин судья.
- Желаю вам успеха в расследовании, господин комиссар.
Старуха явно подслушивала за дверью; она стояла на пороге и, проводив комиссара, закрыла за ним дверь.
В эту минуту, окунувшись в повседневную жизнь мирной улицы, Мегрэ испытывал странное чувство. Ему казалось, будто его мистифицировали, и в то же время он поклялся бы, что судья солгал ему только раз - промолчав.
И вместе с тем ему временами чудилось, что он близок к разрешению необычайно странной, трудноуловимой и неожиданной загадки, что для этого надо сделать лишь ничтожное усилие, но сделать его он-увы!-не может. И снова вспоминался мальчишка, и снова возникал перед глазами сморщенный старик. Что же их связывало?..