Эйс подошел к ней и страстно поцеловал, положив свои руки на щеки девушки, постепенно вплетая пальцы в ее волосы. Отпрянув, он добавил:
– Я пошел варить кофе. Поднимайтесь, как только перестанете жалеть себя. С минуты на минуту придет Эулалио, здесь нужно будет убраться.
Аннет молча делала глоток за глотком, смотря в окно, на то, как снежная стена по-прежнему превращает город в большое безлюдное белое полотно. Все дома стали похожими друг на друга, одетыми в молочные чехлы. Лишь рядом с жильем Эвана можно было увидеть следы, оставленные Лали, но постепенно исчезающие в крупных хлопьях тяжелого снегопада. Она слышала, как шелестят мешки для мусора, в которые мальчишка укладывал останки Роберта Кристофера Олсэна. Внезапно за спиной послышался голос Эвана:
- Течение унесет вместе с собой последнее напоминание о случившемся. Температура воды на Бостонском побережье не падает ниже семи градусов, что позволяет скрывать улики в любое время года. – Аннет как будто и не слушала его.
– Ты говорил о том, что Роберт не научился уважать женщин. Что он сделал?
– Ничего, Аннет. Всего лишь немного ложной информации, которая, думаю, повлияла на ваше решение. Да, быть может, вы не сочли это основным аргументом, размышляя об убийстве, но отчасти вы задумались. Потому и интересуетесь.
Аннет не была удивлена.
– Знаешь, в какой-то момент у меня мелькнула одна мысль. Разбежаться и ударить не в бедренную артерию Роберта Олсэна, а в твою сонную. Покончить со всем этим кошмаром. Ведь, если нет тебя, нет и Попутчика, не так ли? Я не нужна ему в отрыве от Эйса, с которым тот ведет свою игру. Да, скорее всего, ты бы пресек мою попытку, но я не чувствовала бы себя так паршиво.
– Это первое впечатление, Аннет. Пройдет время, и без этого вы не сможете жить. Я вам обещаю.
– Да ну? Почему ты так в этом уверен? Мы же не о каком-нибудь гольфе говорим!
– Потому что мы с вами одного помола, дорогая моя. – Аннет чувствовала нарастающий гнев.
– Тогда скажи мне вот что: почему ты не трахнул меня? А просто поцеловал. Надо было упасть в лужу крови, сорвать с меня одежду, прижаться к неостывшему телу того мужчины. Если это – норма, – Аннет указала в сторону подвала, – почему бы и не развлечься таким образом? – Она сделала небольшую паузу. – Я пойду к себе, хочу немного поспать. С вашего позволения.
Через минуту после того, как девушка отправилась в спальню, Эулалио сделал последнюю ходку за останками и подошел к Эвану.
– Я закончил.
– Ты – молодец, Лали. – Эйс передал мальчишке деньги.
– Вы поругались с ней?
– Нет, мой юный друг, все намного проще. Аннет поняла, каково это – что-нибудь значить.
4 января, 1974 год. Бостон.
– Хотя ресницы душу скрыли тенью, ты блещешь грустной нежностью своей, как серафим, несущий утешенье, но сам далекий от земных скорбей; и я склоняюсь ниц в благоговенье и оттого люблю еще сильней. Лорд Байрон невероятно точен в своих метафорах. Он подобен хирургу, каждое движение которого носит воистину судьбоносный характер. Прошло пятьдесят, а затем – и сто лет, но поэзия Джорджа Ноэла Гордона Байрона, как и прежде, бьет в самое сердце, будоражит воображение, разжигает во мне чувственные эмоции, стреляя на поражение альтернансами и аллюзиями, пылая триолетами и эпитетами. Сводит с ума. – Услышав последнюю фразу, Аннет открыла глаза. Перевернулась на спину и хриплым голосом ответила:
– Несколько пугающе звучит фраза «сводит с ума» из твоих уст, Эван.
– Я не зря процитировал именно эти строки, моя дорогая. «Серафим, несущий утешенье». Когда ваши глаза закрыты, а губы шевелятся в такт речи, произносимой вами же во сне, я не могу позволить себе отвернуться, или даже моргнуть, опасаясь упустить хотя бы мгновение вашего чуткого временного забвения. Ваше лицо не искажено какой-либо маской, которой вы пытаетесь прикрыться, оказываясь со мной наедине. Вы все еще не знаете, как вести себя в моей компании.
Аннет немного приподнялась и поправила подушки так, чтобы она могла откинуться на них и вести беседу в сидячем положении. Сознание по-прежнему выдавало картинки из подвала: выдыхающего напоследок Роберта Олсэна, Эулалио, маленького мальчика, собирающего по частям некогда живого человека. Ее поразило то хладнокровие, с которым Лали управлялся со своей работой. Это не нужда в деньгах. Здесь должно быть что-то другое. Например, Эйс, который смог стать для мальчишки кем-то вроде кумира. Не просто работодатель, а образец, эталон мужчины, которым, возможно, хочет стать Эулалио. Все началось с малого – смерти матери, работавшей проституткой. Затем уборка залитого кровью помещения. У этого одиозного образовательного представления, вероятно, существует еще несколько ступеней, по которым Эван и поведет Лали. По которым он ведет и Аннет.
– Несколько часов назад я была вполне искренна в своих неуклюжих попытках тебя задеть. Извини за тот срыв, но ты должен понимать…
– Я все прекрасно…
– Пожалуйста. Не перебивай, Эван. – Аннет наблюдала за реакцией собеседника. Лицо Эйса искривила ухмылка.
– Не перегибайте палку, моя дорогая. А если пытаетесь давить – делайте это уверенно, до последнего. Вы осмелились заткнуть меня, но сделали это так, будто выпросили милостыню. Даже сейчас, пока я говорю, вы открываете рот в надежде вставить хоть слово, услышав мой совет об «абсолютном прессинге». Но этого не будет. Потому что вы боитесь.
– Я не боюсь.
- Ложь.
– Я не боюсь! – Аннет закричала во все горло, ударив кулаками по кровати и вперив свой обезумевший взгляд в глаза Эвана. – Хватит обращаться со мной так, будто я и не жила все эти годы, будто я ничего не значу для тебя! Думаешь, я не понимаю, почему ты спас меня?
– Так проясните ситуацию, Аннет, смелее. – Улыбка на лице Эвана становилась все шире.
– Ты меня любишь! И я тебя не убеждаю. Это факт! Зачем спасать человека, если он для тебя ничего не значит?
– Чтобы продолжить игру, затеянную Попутчиком.
– Зачем ты отодвинул в сторону Джейсона, тогда, в детстве? И сам же искал со мной общения?
– Поиск новизны, нетривиальных ощущений, отличных от тех, что я получал, изображая мертвецов, или стоя на крышах высотных зданий.
– А поцелуи? К чему они?
– Универсальное средство, позволяющее выразить свою благодарность. Восторг. Ничто не передает тепло так, как поцелуй. «Физическое спасибо».
– Пошел ты, Эван… – Аннет соскочила с кровати, но Эйс схватил ее за руку и дернул так, что девушка упала обратно.
– Никогда, – спокойно начал Эван, – я повторяю – никогда больше не произноси подобную фразу в мой адрес. – Он достал небольшой складной нож, другой рукой взял девушку за горло, прижал к подушкам, а сам сел верхом. – Меня возбуждает твой гнев и доводит до отчаяния. Запомни: не оставляя выбора мне – ты не оставляешь его и себе. – Рукой, в которой был зажат нож, Эйс задрал сорочку Аннет и медленно повел лезвием по бедру. – Не кричи, это не так больно, как кажется. Чувствуешь, как кровь стекает по твоей коже? Запомни это ощущение. Запомни, почему все так произошло. Теперь я вряд ли найду оправдание пред Господом.
Эйс медленно встал и, проведя рукой по окровавленному бедру, отправился в ванную. Аннет, пытаясь прийти в себя, зажала порез простынями. Впервые Эван обратился к девушке на «ты», когда та сидела со скованными руками около дома Лонгфелло, в Портленде. И вот сейчас. Даже к таким людям можно найти подход. Эйс вышел из ванной комнаты и, молча, покинул спальню. Аннет же собрала все постельное белье и бросила в корзину, направившись туда, где только что был ее «учитель». Мысль об уязвимости такого перфекциониста, как Эван, перемешивалась с гневом и обидой, бессилием и жаждой мести. Аннет прекрасно понимала, что не в состоянии противостоять такому человеку, как Эйс. Но расчетливый и безупречный Эйс – это не Эван, который тоже что-то чувствует. Скорее всего, она попала прямо в цель, сказав, что он ее любит. Либо ошиблась настолько, что привела его в бешенство.
Лежа в ванной, Аннет услышала звуки скрипки и фортепиано, доносящиеся с первого этажа. Эйс вновь включил одно из своих любимейших произведений. Когда девушка взглянула на свое бедро, она была удивлена, ведь длина пореза составляла не более полутора сантиметров. Маленькая красная полоска, которой нет никакого оправдания. Никакой логики. Продукт импульсивности, необдуманного поворота в общении с человеком, для которого убийство – заповедь, а не грех. Но даже в тот момент, когда он был разъярен, его рука не давала сбоя, голос оставался твердым и уверенным. А ее шею Эван сжимал так, что девушка не могла пошевелиться, но при этом не задыхалась. Тотальный контроль.