В костюме Brioni Эван выглядел сногсшибательно. Аннет провожала его взглядом до самого кабинета и смотрела на пустую полуарку в течение еще некоторого времени. Все трудности, сопровождавшие ее до сего момента, постепенно отступали. И сколько бы ужаса не наводил персонаж Эвана, где-то внутри Аннет чувствовала, что он не способен обидеть ее. Да, именно с его подачи была убита Дорис. Он покончил с ее супругом. Но даже после всего случившегося жизнь не остановилась, более того, не кажется чем-то обязательным. Эйс учит Аннет ценить слово, каждую мысль, обдумывать любое принятое решение дважды. Если бы он хотел убить ее, это не заставило бы себя долго ждать.
Аннет по-прежнему сидела в кресле и вертела в руках обручальное кольцо, некогда подаренное Джейсоном Лоутоном. К чему оно ей?
«И вы очень меня огорчите, если выберете другого спутника», – это было в письме.
Но что он хотел сказать? Чтобы она хранила верность супругу, пусть даже усопшему, до конца своих дней?
Или Эван не хотел «опоздать»? Оказаться позади кого-то, кто вновь занял бы ее сердце?
Можно было бы спросить, но это – пустая трата времени.
Аннет подошла к окну и всмотрелась в безмятежно ниспадающие снежинки. Безветренная погода – редкий гость на восточном побережье. Все в этом мире повернулось вспять. Аннет сняла кольцо и положила на подоконник. Оказывается, один маленький золотой хомут способен сковать сильнее любого возможного насилия.
Consuetudo est altera natura* – привычка – вторая натура.
3 января, 1974 год. Бостон.
Когда Аннет вошла, Эван убирал какие-то бумаги в ящик своего стола, больше похожего на авианосец. Уже давно стемнело, кабинет освещался лишь за счет бронзового светильника, к которому и потянулся Эван, чтобы сделать атмсоферу в помещении немного ярче.
– Присаживайтесь, Аннет.
Он поднялся и вышел из кабинета. Складывалось впечатление, что Эйс спокоен, как никогда, все как будто идет нормально. Не учитывая полицейских и детективов, разыскивающих девушку, убившую собственную мать. Также в участке знают, что с ней был соучастник, мужчина, ударивший ножом врача и скрывшийся вместе с преступницей с места происшествия. Аннет слабо верилось в то, что хоть кто-нибудь опишет Эйса, позади почти двадцать лет, от его руки погиб не один десяток человек, а может, не одна сотня, но он по-прежнему на свободе. Как ему это удается – загадка. Возможно, ответ кроется в пресловутом перфекционизме, которому, похоже, он и собрался учить Аннет.
Прошло не менее получаса, прежде чем Эван вернулся с небольшим серебряным подносом в руках, на котором стояли фарфоровый кофейник с удлиненным носиком, плотно закрытый крышкой, и две маленьких чашки с широкими верхними краями. Терпкий аромат моментально заполнил все помещение.
– Первоначально, Аннет, кофе готовился как отвар из высушенной оболочки кофейных зерен. Уже потом возникла идея их обжарки на углях, – рассказывал Эван, разливая напиток по чашечкам, – и, вероятнее всего, впервые кофейные зерна были доставлены в Европу в тысяча пятьсот девяносто шестом году немецким натуралистом Беллусом. В тысяча шестьсот четырнадцатом году Пьеро делла Валле, долгое время живший в Персии, пишет в письме из Константинополя: «Турки имеют один черный напиток, который летом освежает, а зимой согревает. Они утверждают также, что после ужина он не дает человеку уснуть. Вот почему тот, кто намерен ночью учиться, его употребляет». Угощайтесь, Аннет. Ваш покорный слуга лично варил его, чтобы вы могли ночью учиться. Познавать так, как я от вас этого требую.
– Ты что-то сюда добавил?
– Нет, дорогая моя. Это аромат настоящего кофе. Вы привыкните.
– Он восхитителен. Привыкать не к чему. – Аннет не могла скрыть удивления. Напиток был бесподобен.
– Я рад, что смог угодить вам.
Они, не спеша, совершали по маленькому глотку, не отрывая друг от друга взгляда.
- Думаю, мы здесь, чтобы обсудить какие-то детали?
– Не спешите, Аннет. Почему вы пьете кофе, держа чашку в левой руке?
– Я… не знаю. Не задумывалась. – Лицо девушки налилось румянцем.
- Не люблю, когда меня обманывают. Не люблю тщеславных людей, Аннет. Что бы вокруг вас ни происходило, сущность остается неизменной. И с этим мне предстоит бороться. Я заметил, что вы сняли кольцо, в тот момент, когда только вошли в кабинет. И вы делаете все, чтобы я заострил на этом внимание. Это смелый поступок, учитывая мои предупреждения. Но я доволен. Не смотря на вашу жажду похвалы и одобрения любого поступка. Может быть, вы таким образом добиваетесь моего расположения, но подхалимаж – не самый правильный метод из тех, что вы могли выбрать.
– Почему ты думаешь, что знаешь меня? Почему каждый мой поступок расценивается как провал? Я же не могу быть тобой! – в голосе девушки зазвучала некая обида.
– Тише, Аннет. Когда теряешь самоконтроль, становишься уязвимым настолько, что и представить нельзя. Особенно, когда напротив вас сидит человек, убивший всех ваших близких. Я знаю вас. Знаю, чем вы дышите и зачем совершаете то или иное действие. В данный момент я живу вами. Не забывайте об этом.
Аннет хотела встать, но Эван одним движением головы предупредил ее, что не стоит этого делать. Девушка не хотела ничего портить, через какое-то мгновение она раскаивалась. И не понимала, почему слова «учителя» так задевают ее. Да, для этого могла быть сотня причин, но еще совсем недавно казалось, что все идет хорошо.
- Я принимаю ваш бунт. И говорю: держите себя в руках. В один миг случается то, на что не надеешься годами. Подобное случилось и со мной. Я не хочу, чтобы вы перебивали меня, пока я буду вести свой рассказ. Я прошу вас слушать предельно внимательно. Готовы ли вы?
– Я надеюсь.
Налив по второй чашке и прочистив горло, Эван приступил:
– Я никогда не мог терпеть насмешки. Каждый, кто пытался подшутить надо мной, платил довольно высокую цену. Каждый алкоголик, ночевавший в моем доме, оставался лежать на сырой маренговой земле лицом вниз. Все поступки матери становились для меня вызовом, новыми задачами, ответы на которые виделись мне равными нулю. Потом появился мистер Лоутон. Отец Джейсона. Он сделал из матери настоящую леди, такой, какой ее хотел видеть я. Мне больше не нужно было кого-то убивать. Ваше внезапно оборвавшееся общение с Джейсоном – моя заслуга. Я нашел для себя новую цель. То, от чего где-то внутри меня происходил взрыв. Этой целью были вы, Аннет. Впервые мы встретились в парке «Савин Хилл», помните? Небесного цвета сарафан, ветивер, египетский жасмин, волнительный поцелуй? Но я не показал лица, чтобы не напугать вас. Следующая наша встреча состоялась на Лонг Варф. Вы полагали, что я совершу самоубийство. Мистер Лоутон тогда уже отправился за решетку, а мы проводили с вами вечера. Любовались заливом. Я показывал картины, нарисованные мной за время существования этого дома в качестве постоялого двора. Возможно, подставлять отца Джейсона было опрометчивым шагом. Что сказать? Мне не хватало опыта в подобных вопросах.
В один прекрасный день я не появился на берегу, близ которого меня ждали вы. После того инцидента мы так ни разу и не увиделись. Вы вновь повстречали Джейсона Лоутона, но уже в колледже. А я похоронил свою мать. Ее убили, Аннет. То было время величайшего гнева, охватившего все мое естество. В какой-то момент мне перестали казаться глупыми все эти рассуждения университетских философов о карме, фатуме. Неизбежности, воздаянии. Мне казалось, что смерть матери – моих рук дело, все, что я натворил, вернулось в удвоенном размере. Но клин вышибают клином. Самые нерадивые студенты оказывались расфасованными по мешкам и утопленными в Атлантическом океане. Я стал взрослее. Если раньше я уничтожал законченных людей, отвергнутых обществом раз и навсегда, то здесь я предупреждал даже подобное отвержение. Люди, неспособные обучаться, стали моим маленьким экспериментом. Университет поднимал тревогу, призывал студентов быть чрезвычайно бдительными, но разве глупец внемлет разумному? Скорее, он его игнорирует.
Изучая менеджмент в школе бостонского университета, посещая вечерние занятия колледжа искусств, я находил время для бесед с профессором Персивалем Коллинсом, работавшим тогда в обсерватории Лоуэлла. В пятьдесят девятом году была основана станция Андерсон-Меса, на которую перевезли мощнейший в то время телескоп из обсерватории Перкинса. Я демонстрировал непревзойденные результаты в обучении, а картина с изображением самой станции стала моим билетом. О многом велись беседы в стенах Андерсон-Меса. Но навсегда я запомнил именно эти слова профессора Коллинса: «Эван, какое бы горе тебя ни охватило, сколько бы трудностей ни попалось у тебя на пути – подними глаза к небу. Вглядись в звездную ночь, пойми, сколько всего таится за пределами твоего разума. Расширяй свое сознание, иди впереди. Ты – способный юноша. Но это – не главное. Важно одно – все, что с тобой когда-то случилось, неспроста. Ничего не забывай. Помни каждого человека, вспоминай каждую комету, увиденную с помощью этого телескопа. Потому что все это дается не просто так. Ты – это все, что с тобой случилось. И как бы ни хотелось забыть печаль, знай – от этого никуда не деться. Все шрамы на твоем лице – не продукт благоденствия». Он был человеком, с которым я мог бы помериться интеллектом. И не смотря на всю простоту мысли, вкладывавшейся в этот его пассаж, я запомнил каждую интонацию. Он понимал меня, как никто другой.
В моей голове хранится фильм длиною в собственную жизнь. Вы, Аннет, исполняли и исполняете одну из главных его ролей.
Когда время подходило к получению диплома, в университете произошло то, чего никто не ждал. Был убит профессор Персиваль Коллинс. Я могу дать вам слово, моя дорогая, что не я стал судьей этого выдающегося ученого. Которого я безмерно уважал, с которым проводил уйму своего времени. Второй звонок. Второй человек, ставший для меня чем-то большим, нежели обыкновенной жертвой, убит. Я не верю в подобного рода совпадения. Меня это не шокирует и не пугает. Но в какой-то момент я понял, что все постепенно идет к вашей смерти, Аннет. Вы не могли знать, что все повернется именно так. Да, я избавил вас от Джейсона Лоутона, человека, ни капли вас не уважавшего. Ваша мать боле не страдает, находясь одной ногой во втором круге преисподней. Но теперь вы должны понимать, что ваш покорный слуга пытался предотвратить катастрофу. Вашу личную катастрофу. Одному мне было бы проще найти человека, преследующего меня все эти годы. Но если бы он отнял и вас, тогда все закончилось бы. Не думайте, я не хочу воспользоваться вами, как приманкой. Я просто знаю, каково это, не заканчивать дело, которое ты обязан завершить. И тот Попутчик, что идет за мной по пятам, вряд ли остановится. Но я никогда не мог терпеть насмешки над собой. И этот случай – не исключение.
В комнате стало чудовищно тихо. Аннет теребила в руках чашку, дважды опустошенную за короткий промежуток времени, но во рту вновь пересохло. История, которую поведал Эван, не могла так просто уложиться в голове. Аннет предполагала все, что угодно, но только не подобное. Из человека, подвергавшегося насилию со стороны Эйса, она превратилась в человека, спасенного им.
– Но… Эван. Откуда ты знаешь, что это преступление совершил один и тот же человек? – Первое, что пришло в голову.
– Аннет, стал бы я проворачивать подобную комбинацию, будучи неуверенным в собственных выводах? Не путайте нас. На плече моей матери было вырезано изображение бубнового туза*. То же изображение красовалось на животе профессора Коллинса. Все было исполнено на высшем уровне. Так распорядиться скальпелем мог либо хирург, либо художник. И никто боле. Качество изображения указывает на человека, принадлежащего миру искусства. Но то, что послание вырезано после смерти, дабы не оставлять кровавых разводов, указывает не просто на талантливого художника, а на человека, знающего элементарные основы анатомии. Глубина надрезов, выверенные линии.
– Я не могу даже представить…
– И не нужно, Аннет. На сегодня достаточно историй. В заключение этой дивной беседы, я хочу, чтобы в вашей голове все встало на место.