Убита в блеске красоты!
Да спит легко под вечной сенью,
Да сблизят вешние цветы
Над ней прозрачные листы
И кипарис овеет тенью...
И теперь, когда вы почтили меня своим бесценным вниманием, я просто не могу сделать вам одолжение и избавить от душевного недомогания раз и навсегда. Но я, как истинный джентльмен, обязан сдержать свое слово, данное вам ровно месяц назад. Я помогу. И согласитесь, Аннет, покончить жизнь самоубийством - это не про вас, слишком просто. Что тогда подумают остальные? Вы сдались, вы слабы, вы - никто. На надгробной плите так и напишут: "Сгинула в стыде и бессилии". Вы не способны на это, вы не хотите умирать. Ведь, если бы вы и впрямь желали этого, вы не утруждали бы себя ваянием письма вашему покорному слуге. Теперь вас пробирает любопытство. Забрезжил тот самый спасительный лучик. Отныне вы зависимы. А суицид - итог жизни бесхарактерной особы. Человека, неспособного на борьбу с водоворотом экзистенциальных проблем. Персоны, разумеющей, будто она часть системы, фрагмент мозаики, собираемой кем-то свыше. Вы же, дорогая моя, себя к таковым не относите. Равно как и я...
Ах, да. Вернемся к помощи. Не надейтесь, что ваша жизнь моментально нальется пестрыми красками. Но обещаю, я сделаю все, чтобы на вашем лице вновь воссияла улыбка. Единственное условие, которое требуется соблюдать беспрекословно - это повиновение. И раз уж мы выяснили, что смерть вас не страшит, в случае нарушения единственного правила (чем, кстати, любил заниматься ваш покойный супруг, не берите с него пример) я буду наказывать вас через оставшихся близких вам людей. Ваша больная мать неожиданно перестанет принимать медикаменты, но не потому, что ей их не будут предоставлять, а потому что я зашью ей рот. А из вашего пса, подобранного три дня назад, я сделаю чучело и отправлю в Музей Естественной Истории, за что еще получу благодарность. Вы ошибались, Аннет, когда заверяли меня, будто вам нечего терять. Либо лгали. Прощаю первый и последний раз. Отныне, миссис Лоутон, придется думать о каждом шаге. Любое неверное телодвижение может оказаться роковым. Попытка заявить на меня в полицию - смертный приговор матери. Дорогу для вас стелить буду я. Просто идите.
Письмо мое вы получите девятнадцатого декабря. Двадцатого декабря, в двадцать три ноль-ноль вы должны быть у Дома Лонгфелло в Портленде. Вам передадут нечто ценное. И не забывайте, Аннет, но не сочтите за манию величия:
Dura lex, sed lex... - суров закон, но это закон...
Искренне ваш, Эйс...
Эйс. Из воспоминаний...
Memento...
Я закрываю глаза.
Тогда мне было двенадцать. И каждый раз, когда выглядывал из окна нашего двухэтажного дома, я видел всех этих детей, своих сверстников, которые беззаботно спускали свое время на игру в догонялки.
Эван, спустись в гостиную!
Я делаю вид, что не слышу. Один толстый мальчик сбивает с ног хрупкую девочку, на два года младше него самого. Я вижу, как он заливается смехом. Показывает на нее пальцем и кричит: "Сдалась! Слабачка!" Гнев. В такие моменты я терял контроль над собой.
Эван! Я с кем разговариваю, животное?! Спускайся немедленно!
Меня нет. Я планирую, как тот кабан будет молить о пощаде. Обостренное чувство справедливости росло и крепло с каждой секундой, проведенной в материнском доме. Я знаю, зачем она меня зовет. Она разбила пепельницу, которую мне предстоит заменить. Но сначала прибрать осколки и собрать миллионы окурков.
Я сейчас поднимусь и надеру тебе задницу, сопляк! Не вынуждай меня!
Девятнадцатый ухажер за три месяца тоже решил подать голос, будто он задержится здесь. Примеряет на себя роль отца. Считает, что тем самым он произведет впечатление на мою непросыхающую создательницу. Вскоре я буду вынужден разочаровать его, сказав, что двадцатый не за горами и ему придется покинуть прелестный двухэтажный дом, доставшийся нам от бабушки и являющийся объектом вожделения всего социального дна Бостона, приводимого сюда матерью. Что ж, от судьбы не уйдешь. Спускаюсь.
- Ты оглох!? Мы должны ждать тебя вечность? Знаешь, что у матери болит спина, и не реагируешь! Собирай, пока Зак не наподдал тебе как следует! - клише, шаблон. Одна и та же фраза, в которой менялось лишь имя джентльмена. Я наклоняюсь, дабы собрать кусочки разлетевшейся по полу пепельницы. Я знаю, что будет дальше... Вот оно. Окурок вонзается мне под лопатку. Я чувствую, как плавится моя кожа, слышу, как смеется Зак. Из глаз потекли слезы. Но нужно прибраться. Жизнь в хаосе - не мечта, и только.