— Значит, ты не видела ночного неба, — отсмеявшись, заключаешь ты и вдруг смотришь мне прямо в глаза.
Ты не можешь видеть меня сквозь непрозрачное стекло и, тем не менее, каким-то непостижимым образом на короткий миг наши глаза встречаются. И мне кажется, что ты чувствуешь это. Тень изумления скользит по твоему лицу и исчезает так же внезапно, как и появляется.
Твоё лицо так близко, что я без труда могу уловить смену настроения. Если бы не стекло между нами, я чувствовала бы твое дыхание на своих губах. Эта внезапная близость пугает меня, и я тут же отвожу свои глаза в сторону и отодвигаюсь. Ты опускаешь взгляд на шахматную доску, и уголки твоих губ слегка изгибаются то ли в усмешке, то ли в недоумении.
— Я бы хотел пройтись с тобой по улицам ночного города, — беспечно говоришь ты, двигая шахматную фигуру.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Чтобы показать тебе небо.
Меня удивляют твои слова, и я потерянно молчу.
— Эй! Ты здесь? — ты стучишь по стеклу, разделяющему нас, когда молчание слишком уж затягивается.
— Здесь, — тихо отвечаю я.
И непонятная тоска вдруг подкатывает и давит мне на плечи. Я словно проваливаюсь куда-то, и терпкий кофейный привкус появляется во рту.
Неожиданно приходит понимание: к чему могут привести все эти посиделки. Если уже не привели. Зачем я каждый раз спрашиваю, придёшь ли ты — для чего ты каждый раз неизменно отвечаешь согласием?
Я смотрю на тебя сквозь это чёртово стекло и понимаю, что хочу прикоснуться к тебе. Я вижу усталое лицо, когда ты вдруг забываешь смешить меня, немного опухшие покрасневшие глаза и мне почему-то кажется, что тебе смертельно всё это надоело, и будь твоя воля, ты бы сбежал так далеко, как только мог. Не от меня ли? В этот момент я чувствую, как кто-то безжалостный втыкает ледяные иглы в моё сердце.
Здесь и сейчас я в полной мере осознаю своё уродство и уверена, что у меня нет ни единого шанса, чтобы услышать такое желанное «Да».
Ты как-то быстро научился определять перемены в моём настроении.
— Всё в порядке? — спрашиваешь ты. В голосе звучит беспокойство, и я воображаю, что ты беспокоишься обо мне.
— Да, — отвечаю я, — все хорошо. Просто немного устала.
— Мы можем продолжить завтра, если хочешь, — ты впервые предлагаешь это. Обычно я сама приглашаю тебя, спрашиваю — придёшь ли ты ещё, даже не задумываясь, что тем самым проявляю почти детское любопытство к твоей персоне, хотя должна была бы уже давным-давно потерять интерес к нашему знакомству.
Но ты интересуешь меня. Ты не похож ни на одного из всех этих мужчин, которые бегут от меня, как от чумы. Тогда я испытывала мрачное удовольствие, наблюдая, как все эти ухоженные, высокомерные женихи пугаются, как дети, и весь лоск сползает с них, подобно дешёвой позолоте, едва им стоит увидеть меня.
Но теперь…
Но…
Не могу выразить, не хватает слов или, может быть, смелости, чтобы признаться…
Иногда, засыпая, я вдруг представляю, как показываюсь тебе. И каждый раз твоя реакция в моём воображении бывает совершенно разной. От удручающе равнодушной до ужасающе неприязненной. Я не могу представить лишь одной - я не вижу любви на твоём лице.
Ты научил меня мечтать о тебе. Но мечты эти горьки, как незрелый плод. Может быть, ему не суждено созреть?
Неужели это и есть оно, то самое, о чём пишут в книгах? Я не хочу этого — я боюсь. И одеяло надёжно укрывает меня от окружающего мира, но не от меня самой. С каждым днём мне всё страшнее и страшнее открыть дверь и выйти к тебе. С другими всё было проще.
Я не знаю, почему ты приходишь сюда уже который день, даже не пытаясь выманить меня, но я уже слишком хорошо понимаю, почему я снова и снова сажусь по эту сторону стекла и рассматриваю тебя пристально с любопытством ребёнка, встретившего нечто новое и непонятное. Каждое утро я даю себе обещание — ведь ты не можешь ходить сюда вечно — и каждый раз малодушно отступаю.
***
Ты просыпаешься, уткнувшись носом в подушку, бормочешь что-то невразумительное и пытаешься нащупать меня рядом. Не обнаружив, обнимаешь мою подушку и лицо твое ещё сонное, с закрытыми глазами озаряет мягкая едва различимая улыбка. И глупые ненужные слёзы закипают в моих глазах. Судорожным вздохом я загоняю их обратно. Ты открываешь глаза — сейчас они темные почти чёрные от расширившихся зрачков и ты напоминаешь лемура, но через секунду зрачок уже нормального размера и его окружает светло-голубая почти белесая радужка.
— Привет, — улыбаешься ты, — давно не спишь?
— Нет, — качаю головой, — только что проснулась.
Тебе незачем знать, что я провела всю ночь без сна рядом с тобой в глупых и сладких мечтаниях, боясь упустить минуты… Одним прыжком забираюсь к тебе под одеяло, обнимаю так крепко, как только могу и затихаю, уткнувшись носом в твоё плечо.
— Ты меня любишь? — спрашиваю я.
— Да, — отвечаешь ты и, не подумав, добавляешь — до поросячьего визга.
Как ты забавно огорчаешься, осознав, что именно сказал. Ты пытаешься попросить прощения — слова звучат скомкано и неубедительно, и такой несчастный у тебя взгляд. Я бы растаяла и простила тебя в тот же миг, как посмотрела тебе в глаза, если бы не была разомлевшей уже до того.
С добрым утром, моё сонное тёплое лохматое счастье!