Мэган был красив, что неудивительно для омеги. Как и Глэйд, он был совершенно лыс, на нём не было чешуек, но кожа его была покрыта узорами на руках и шее. Его глаза были совершенно жёлтые, но ничего отталкивающего в нём не было. Пока все трое омег болтали и прощались, в комнату ввалилась ватага детей, среди которых были и вчерашние рыцари. Малышня окружила своих воспитателей, и разговор между взрослыми прекратился сам собой. Мы с Майки вышли в коридор и отправились к лифту.
— Куда мы сейчас?
— К Бобу. Если ты не передумал. Если боишься — я схожу сам, а ты подожди меня.
— Нет, я с тобой. Слушай, а с ним же были проблемы вчера? Он вырвался, убил охранника.
— Да, я знаю. Это ужасно. Я знал Дэвида, так страшно, что его больше нет… И он умер такой жуткой смертью… Никому бы такого не пожелал. Глэйд теперь настаивает на том, чтобы его усыпили. К сожалению, это оптимальный вариант и для него, и для нас. Он настрадался здесь, в заточении, а для нас он опасен. Боюсь, сегодня его последний день.
— Глэйд говорит верно, я согласен с ним. Мы вчера говорили об этом. И если он правда что-то сделает для того, чтобы Боба усыпили, он будет прав.
— Я понимаю. И, сказать по правде, я не буду скучать по Бобу. Он жалок, он вызывает во мне сострадание, но не больше того. Когда его не станет, мне будет проще.
Разговаривая, мы подошли к лифту. Вниз ехали долго — на самый последний ярус. Молчание, затянувшееся на всю поездку, было немного напряжённым. Я боялся, а Майки размышлял о Бобе, которому жить осталось считанные часы. В коридоре нижнего яруса всё было совсем иначе — света было мало, металл был более тёмный, и всё это производило, откровенно говоря, мрачное и пугающее впечатление. Наши шаги гулко отдавались в пустом и тёмном пространстве коридора, наши тени, разросшись до невероятных размеров, стлались под нашими ногами чёрными пятнами, и мне стало по-настоящему жутко. Мы шли около десяти минут, проходя ответвления и закрытые двери, кроме наших шагов ничто не нарушало могильной тишины, и я боязливо взял Майки за руку. Он ободряюще сжал мою ладонь и шепнул «не бойся».
Вскоре мы пришли к самому концу коридора, где красовалась огромная металлическая дверь, открывающаяся не отпечатком ладони, а рычагом. Когда Майки открыл её, приложив для этого изрядные усилия, оказалось, что открывается она только снаружи. За дверью оказалась маленькая комната, в которой стояла койка, стол, стул и небольшой визор. Это была комната охранника.
За столом сидел альфа, до нашего прихода смотревший фильм, а теперь оглянувшийся на нас. Он был афроамериканцем, если это слово всё ещё уместно в мире, где не осталось рас и национальностей. Суть в том, что кожа его была чёрная, волосы и глаза синие, виски были выбриты, а на костяшках пальцев красовались небольшие, почти незаметные глазу костяные наросты, служившие ему чем-то вроде естественного кастета. Он был одет в маскировочную военную робу, на его ремне висело подобие пистолета и дубинка.
— Привет, Роджер, — Майки улыбнулся ему, — это Бэлл, он новенький. Как дела?
— Привет, ребята. Да вот, немного стрёмно. Не хочется, чтобы мои кишки тоже нашли разбросанными по комнате…
— Не переживай, завтра его усыпят. Ну, скорее всего. По крайней мере, Глэйд сказал об этом так, что все побоялись ему прекословить. Всё-таки, его слово много значит. А после такого у учёных не осталось никакого шанса сохранить Бобу жизнь.
— Ну и отлично, если так. Давай скорее, я послежу, чтобы всё прошло нормально. Доставай еду и пойдём. А ты подождёшь здесь? — Роджер повернулся ко мне.
— Да нет, я, вообще-то, посмотреть хотел.
— Это тебе не игрушки, он опасен, особенно после вчерашнего.
— Я знаю. Но ведь нас много, да? Ничего же не случится?
— Кто знает. Ладно, пойдём, только стой подальше, понял?
Мы вошли в комнату, которая тоже была закрыта на рычаг. В ней было светло, а посередине стоял большой стеклянный куб с маленькими дырочками для воздуха и одной большой для еды. В кубе спиной к нам сидело существо, сгорбившись, опустив голову. Майки осторожно пошёл вперёд.
— Эй, Боб, привет. Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?
Существо повернулось к нам в пол оборота, но его лицо всё ещё было трудно разглядеть. Боб был одет в широкую белую рубаху и штаны. Его лысая голова неправильной формы была покрыта пигментными пятнами. Он тяжело хрипло дышал, издавал порыкивающие звуки. Майки звал его, но он отказывался повернуться.
— Ну же, Боб, я принёс тебе еды. Иди сюда.
Он встал, распрямился, насколько это было возможно для его кривой и сутулой фигуры, и поковылял к нам. То, что я изначально принял за сутулость, оказалось горбом, одна из кривых ног была короче другой, и длинную он немного подволакивал, когда делал шаг. Его лицо было будто изломанным, одна скула была выше другой, нос картошкой был то ли перебит, то ли был крив изначально. Губ у него не было, и рот обозначался тонкой тёмной линией ниже носа. Дойдя до края своей клетки, он остановился и посмотрел на Майки.
— Ну, ты хочешь есть?
— Я вчера наелся, — его голос был глухой, как будто проходящий сквозь вату, а гласные он растягивал, как это делают умственно отсталые. Вообще, его произношение было неправильным. Сказав слова, смысл которых я не понял изначально, он расхохотался булькающим смехом, запрокинув голову и демонстрируя отёкшую шею. Майки отшатнулся от него, и я понял, что он имел в виду.
— Господи, Боб, как ты можешь?
Урод продолжал смеяться, не понимая, что такого плохого он сказал. Майки, немного придя в себя, подошёл к клетке и снова заговорил.
— Боб. Зачем ты убил Дэвида? Ты ведь знаешь, что это плохо, что так делать нельзя?
— Я хотел есть.
— Неправда, я кормил тебя вчера три раза. Ты не хотел есть.
— Я хотел мяса, — он повысил голос и кинулся на стекло, отделявшее его от нас. — Мяса! Мяса!
Он бился о стену клетки, пытаясь добраться до нас, и мы с Майки отшатнулись, а Роджер встал перед нами. Постепенно Боб угомонился, и просто остался стоять, прижавшись к стеклу лбом и ладонями.
— Боб, — Майки выскользнул из-за широкой спины Роджера. — Послушай, ты сделал плохо, очень плохо. Убивать нельзя. — Он подошёл к клетке и посмотрел монстру в глаза, — зачем ты меня расстраиваешь? Ты же знаешь, что я переживаю за тебя. Теперь тебя накажут. Понимаешь? Ты будешь наказан. Зачем ты делаешь мне больно?
Лицо мутанта исказилось страдальческой гримасой, и он стукнулся головой о стекло. Кажется, слова Майки имели на него сильное влияние.
— Ты очень обидел меня, Боб. Ты умный мальчик, ты знаешь, что из всех, кто здесь есть, я один верил в тебя и относился к тебе по-доброму. Зачем же ты так со мной? Неужели ты хотел меня обидеть?
Боб всё ещё кривил лицо, выражая всё раскаяние, на которое был способен. Майки положил ладонь на стекло, и мутант со своей стороны сделал то же самое, и, не будь между ними стекла, их ладони соприкоснулись бы. Я молча наблюдал эту сцену, которой не мог дать никакого объяснения.
— Майки больше не любит Боба? — мутант взглянул в глаза омеги своими, полными раскаяния и скорби.
— Любит. Но обещай больше никогда, никогда так не делать. Иначе я не смогу тебя любить. Ты убил того, кто был мне дорог, понимаешь? Подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы меня вдруг не стало? Тебе было бы грустно, очень грустно. Вот, что я чувствую сейчас.
Несколько минут все молчали.
— А теперь тебе надо поесть. Ладно? Вот, — Майки подсунул в специальное отверстие контейнер с едой, который извлёк из небольшого рюкзака. — Мне надо уходить. До встречи, Боб. Мы ещё увидимся, я обещаю.