— Не только на свою, ты всех нас спас! Ты пожертвовал ради нас!
— Я мог бы пожертвовать своей жизнью вместо его. Но я этого не сделал. Только бы он об этом не узнал.
Я слушал, и волосы на моей голове вставали дыбом и шевелились. Боже мой, как всё просто. Он оставил меня там, в пустыне. Все они оставили. И тихо надеялись, что я сгнию в плену у уродов и никогда не появлюсь, чтобы терзать их нечистую совесть. А теперь вот он я, явился, так не вовремя. Я тихо, чтобы не скрипнула ни одна половица, прокрался обратно к постели и лёг, чтобы они не подумали, что я вставал и слышал их разговор. Только бы не выдать себя, не разреветься, не показать им, что я всё слышал. Я уже боюсь, что они могут и убить меня, если будет угроза того, что я выдам их тайну и опозорю их перед всеми.
Я развалился на постели и сделал безмятежное лицо. Дюк подошёл к постели, присел на край и погладил меня по щеке. Чёртов лицемер, теперь даже прикосновения Глэйда у меня вызывают больше приязни, чем твои. Он хотя бы был честен. А ты трус и лжец. Однако мне нужно было доиграть спектакль, и я сделал вид, что просыпаюсь. Потянулся, улыбнулся и приоткрыл глаза.
— Ммм, к нам кто-то пришёл? Кто это?
— Это Гэри.
— Привет, Бэлл. Я очень рад, что ты сумел сбежать и вернуться домой. Теперь всё страшное позади. С возвращением.
— Спасибо, — я сел на постели и улыбнулся им обоим. — Ну что, давайте попьём чаю с чем-нибудь вкусненьким? В честь моего возвращения?
— Давай, милый, я приготовлю, а ты отдыхай.
— Хорошо. Я и правда устал, мне надо немного прийти в себя. Позовёте меня, когда будет готово?
***
Выдержав целый день лицемерия, лжи, слащавых улыбок и поздравлений с возвращением, после которого меня уже тошнило, я лёг спать, специально прижавшись к Дюку, чтобы он ничего не заподозрил. Когда он заснул, я встал и, накинув тёплую куртку, вышел из дому. Мне не оставалось ничего, кроме как вернуться в Нижний Шеридан и жить там, воспитывая малыша, которого, возможно, я уже ношу. А про лживую тварь, которую я считал мужем и лучшим другом, мне стоит забыть — чем быстрее, тем лучше.
Выйти за ворота не составило труда — охранник, напившись, спал мертвецким сном, и я беспрепятственно выбрался за пределы города. Я медленно побрёл в темноте по остывшему песку, дрожа от холода, слёз и страха. Следуя логике, надо предположить, что Глэйд не отпустит далеко омегу, беременного его ребёнком. Значит он, наверное, уже ищет меня. Я молился о том, чтобы наткнуться на него. Я, конечно, вполне могу пережить одну ночь под открытым небом, учитывая, что сейчас лето. Но мне будет очень страшно одному.
Давно ли я хотел к Дюку? А теперь хочу подальше от него. Предатель и слабак, оставивший омегу одного в пустыне на растерзание мутантам.
Я брёл и брёл в кромешной тьме, едва переставляя ноги. Я не помнил, куда мне идти. Точнее, примерное направление я знал, но было темно, и даже если я бы дошёл, куда надо, я не увидел бы входа в лифт. А если случилось бы чудо, и я его увидел — я всё равно не знал бы, как его вызвать. Так что надежда у меня было только одна, что Глэйд найдёт меня быстрее, чем я упаду без сил прямо на песок. Усталость брала своё, и я сел на землю, поджав согнутые ноги и обхватив их руками.
— Глэйд… Где ты? Я же здесь, совсем один. Мне страшно. Пожалуйста… Я больше не могу…
Кажется, я потерял сознание, потому что вдруг обнаружил себя лежащим на песке в позе эмбриона. Я сжался в комочек, чтобы было теплее, и закрыл глаза. Здесь намного холоднее, чем я думал. А вдруг я умру? Я не хочу… Я хочу жить, я хочу, чтобы с малышом ничего не случилось. Время потекло медленно и урывками. Я периодически проваливался в бессознательную черноту, а когда приходил в себя, обнаруживал, что всё ещё лежу в той же позе. Ноги и руки совсем замёрзли, и я попытался согреть пальцы дыханием, но ничего не вышло.
Чередующиеся полосы сознания и бессознательности нарушили сильные руки, поднявшие меня с земли. Я прижался к широкой груди и понял, что это моё спасение. Почти тут же я снова отключился.
Следующий всплеск сознания — моё тело окутало приятное тепло. Вода? Наверное. Я приоткрыл глаза и увидел над собой склонившееся беспокойное лицо Глэйда. Я попытался что-то сказать, но не было сил даже приоткрыть рот, я только тихо замычал. Постепенно я начал осознавать происходящее: я лежал в горячей ванне, Глэйд сидел на стуле рядом и периодически добавлял горячей воды, чтобы я не замёрз ни в коем случае. Через некоторое время я смог заговорить — силы возвращались ко мне.
— Я очень хочу спать, — мой голос прозвучал слабо, как у умирающего; мутант тут же сорвался с места и через несколько мгновений вернулся с полотенцем. Я попытался встать в ванне, но ноги меня не слушались, и я поскользнулся. Этот пируэт, исполненный изящества и грациозности, непременно закончился бы разбитой о бортик ванны головой, но Глэйд вовремя схватил меня. Я тут же оказался закутан в полотенце и перенесён на кровать. Сознание снова начало утекать от меня, и я урывками замечал движения Глэйда — вот он вытирает меня полотенцем, вот накрывает одеялом, вот гасит свет и уходит. Последняя недовольная мысль была о том, что он мог бы и не уходить, а остаться, если мне вдруг станет плохо или страшно.
***
Как выяснилось позже, я беспробудно проспал больше суток. Очнувшись, я тут же оказался передан заботливым ручкам Майки, который раскудахтался надо мной, будто я был его ребёнком, а не ровесником. Он носился вокруг меня, как угорелый, таскал мне еду в постель, разговаривал со мной, гладил по голове и рукам, укутывал меня одеялом, расчёсывал мои вечно путавшиеся волосы и вообще всячески старался мне угодить. Видимо, он привык ухаживать не только за своим малышом, но и за Бобом, и теперь у него освободилось много времени, которое раньше он тратил на этого монстра. Вот он и нашёл себе достойную замену. И, конечно, за таким красавчиком, как я, ухаживать наверняка было приятнее.
Постепенно я пошёл на поправку, и забот у бедного Майки снова стало слишком мало, а его деятельная натура не позволяла ему сидеть без дела. Он заскучал и был отправлен любящим мужем на четвёртый ярус, где находились больные и старики — и там он расцвёл, как редкий цветок, утвердив за собой прозвище «сестра милосердия», которое дал ему Глэйд.
С возвращением сознания ко мне вернулись и скорбные мысли насчёт Дюка. Я до сих пор пребывал в ужасе от того, что услышал, но у меня, всё же, оставались вопросы, на которые теперь мог ответить только мой сожитель, как я решил его называть. Вот я как-то и решил порасспросить его по поводу того дня, когда оказался здесь.
Глэйд, как обычно, сидел, уставившись в телевизор, вальяжно развалившись в кресле, которое появилось в квартире непонятно откуда. Его босые ступни, покрытые мелким узором чешуек, с удовольствием прижимались к тёплому полу, а руки были закинуты за голову, и вообще он сейчас производил впечатление наевшегося ленивого кота. Всё дело было в том, что моя беременность подтвердилась благодаря приборам, которыми меня прослушивали и просвечивали, чтобы удостовериться, что я здоров, и он был очень доволен тем, что скоро на его плечи обрушится тяжёлый груз отцовства. Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание, но он и не подумал как-то отреагировать. Тогда я швырнул в него подушкой, и он поймал её, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от экрана визора.
— Ты что-то хотел?
— У меня есть несколько вопросов, и было бы очень мило, если бы ты уделил мне хоть чуточку своего светлейшего внимания.
— Да пожалуйста, — он выключил визор и повернулся ко мне. — Я слушаю тебя.
— Расскажи мне, что произошло той ночью, когда все мои спутники исчезли таинственным образом из лагеря, а я остался совершенно один и попал в твои лапы.
— Ты правда хочешь это знать? Тебя вряд ли обрадует то, что ты услышишь.
— Слушай, я знаю, что они бросили меня. Думаешь, я вернулся сюда просто так? Я слышал, о чём они говорили. Дюк сказал, что выменял мою жизнь на свою. Как?