— Мы прочёсывали окрестности, ища следы выродков из Буффало, чем, собственно, занимались и ваши альфы. Мы натыкались на них частенько, но не трогали их, потому что дело у нас было общее. И хоть толку от ваших рейдов было маловато, мы позволяли вам бродить, где вам вздумается. Но мы были очень удивлены, когда учуяли запах омеги. У нас, как ты знаешь, омеги не рождаются — ну, почти — и грех был бы, если бы мы не взяли то, что как будто только нас и дожидается. Мы подошли к вашему лагерю и ваши, разумеется, проснулись — только ты спал, как сурок. Они-то, к их чести сказать, ребята тренированные. Они нас не видели, было темно, и они решили, что мы из Буффало. В темноте у них не было шансов нас победить, и мы предложили им сделку — мы не тронем никого из них, если они оставят нам тебя. Они согласились без всяких вопросов, и ушли примерно на милю, так чтобы им было видно тебя, а ты их не заметил. Они видели, как ты метался по лагерю и звал их, но уговор есть уговор, и они не дали тебе знать, что они рядом. Потом один из наших ребят взял тебя и отвёз сюда. А ваши вернулись за вещами и ушли. Вот, собственно, и всё.
— Почему ты не сказал мне об этом?
— Хочешь сказать, ты бы мне поверил?
— Нет, не поверил бы. Но для меня хотя бы удар оказался менее сильным, если бы я знал раньше. Я бы не поверил, но был бы не так потрясён.
— Ну извини, кто вас разберёт, как там вам было бы проще. Прости, если из-за меня тебе было больнее, чем могло быть.
— Ладно, смотри кино дальше. Я узнал всё, что хотел.
Глэйд, кажется, слишком мало общался с омегами, а в особенности с беременными, чтобы понять, что мне сейчас как никогда необходимо его внимание. Он снова включил визор и отвернулся от меня, а я лёг на бок на кровати, повернувшись так, чтобы мутант не видел моего лица и моих слёз.
Конечно, я ожидал примерно такого рассказа, но знать, что все они были там, когда я в ужасе искал их, когда меня поймали и связали, что они видели, как я напуган, и у них ничего не дрогнуло в душе. Они хладнокровно наблюдали, как меня хватают и уносят, а ведь они понятия не имели о том, что мутанты — вполне себе симпатичные ребята, они-то думали, что отдают меня в лапы отродью из Буффало.
От осознания всей низости, подлости, трусости их поступка меня аж передёргивало, и мои рыдания, кажется, дошли до слуха ничего не подозревающего Глэйда. Он насторожился, прислушался, выключил телевизор и, подойдя, сел рядом со мной на кровать.
— Ты что, плачешь?
Я хотел съязвить, но никаких моральных сил на это не было, и я только кивнул. Кажется, мутант был в некотором замешательстве: он не знал, что нужно делать, когда плачет омега, и всё, на что хватило его догадливости, было погладить меня прохладной ладонью по плечу. А мне ужасно, ужасно хотелось поддержки и тепла, поэтому я, недолго думая, подполз к нему поближе и положил голову ему на колени, уткнувшись лицом ему в живот и продолжая безнадёжно и горько плакать.
Кажется, до него дошло, что надо делать, и он приподнял меня и прижал верхнюю часть моего тела к себе, зарывшись пальцами в мои спутанные волосы. Мне стало легче от его безмолвного участия, и я немного успокоился. Он начал тихонько покачиваться вместе со мной, как делают омеги, убаюкивая малыша, и я почувствовал себя совершенно маленьким, беззащитным, но окружённым лаской и заботой.
Наверное, это инстинктивное движение, которое само по себе выплыло из сознания Глэйда, как воспоминание о его собственном детстве, на подсознательном уровне вызвало подобные же воспоминания и у меня. В конце-то концов, когда человеку плохо или больно, он, не задумываясь, сворачивается в позу эмбриона, как когда-то уютно лежал в утробе, и эта поза навевает спокойствие и убаюкивает. Вот и покачивания, которыми утешает нас в детстве папа, имеют то же воздействие в любом возрасте. Я совсем притих, слушая размеренное биение его сердца, его ровное дыхание, и скоро задремал.
Когда я проснулся, оказалось, что мы всё ещё в той же позе — я уютно полулежу в сильных руках Глэйда, а он поглаживает меня по голове.
— Сколько я спал?
— Около двух часов.
— И всё это время ты сидел так? И совсем не устал?
— Немножко. Но ты лёгкий.
Я улыбнулся, спрятав лицо на его груди. Он впервые проявил ко мне сочувствие и заботу, и это было очень приятно. Неловко сев, я взглянул на него с улыбкой.
— Мне лучше. Ты не против, если я дойду до Майки?
— Сходи, но давай-ка я лучше тебя провожу. Когда захочешь обратно, пусть он тебя отведёт, не ходи пока один, ты ещё совсем слабый.
Я кивнул, и он помог мне подняться. Я вполне мог идти сам, а он просто шёл рядом, чтобы удостовериться, что я добрался до квартиры друга. Около двери он попрощался и вернулся к себе, а я остался ждать, когда мне откроют дверь. Это сделал Джер. Увидев меня, он удивлённо вскинул брови и пропустил меня в квартиру.
— А ты уже и порхаешь? Ну проходи, они в кухне.
— Кто — они? Майк и Арчи?
— И Мэган.
— Ой, у вас гости, может, я попозже зайду?
— Да нет, ты как раз кстати, у них там омежьи посиделки, ты прекрасно вольёшься в их компашку. Если кто тут и некстати, так это я, — он засмеялся, провожая меня до кухни.
Зайдя на кухню, я увидел стол, заваленный сладостями и уставленный чашками с чаем. За столом сидели Мэган, Майки и Арчи, а на руках Мэгана сидел круглощёкий малыш, которому на вид было чуть меньше года, с жёлтыми глазами, узорчатой кожей и пока ещё нежными и еле заметными костяными наростами на пухлых ладошках. Где-то я уже это видел.
— Привет, ребята, — я уселся напротив Мэгана.
Омеги наперебой начали спрашивать меня о том, как я себя чувствую и всё ли у меня в порядке. Удостоверившись, что я жив, здоров и весел, они налили мне чаю и придвинули сласти. Арчи каким-то таинственным образом вдруг оказался у меня на руках; видимо, я ему понравился, и он всё время собирается ходить за мной хвостиком и залезать ко мне на колени.
— Слушай, Мэган, а ты случайно не за Роджером замужем? — я покосился на карапуза, который грыз печеньку ещё почти беззубым ротиком.
— Нет, за его родным братом, Дрейком. Роджер пока холостяк, хоть он и старше. Слушай, Бэлл, у меня к тебе несколько странная просьба.
— Да?
— Ты не дашь мне порасчёсывать твои волосы? Знаешь, лысая голова — настоящая драма для омеги, и Арчи в этом плане повезло больше, чем мне. Я мечтаю о том, чтобы у меня были длинные густые волосы. Можно?
— Господи, да о чём речь? Конечно, можно! Я только буду рад, если ты распутаешь эти космы.
Мэган встал, вручил карапузика Майклу и, взяв с тумбочки у стены расчёску, с каким-то прямо-таки благоговением принялся расчёсывать мои волосы. Промучившись минут двадцать с моими колтунами, он нахмурился и отстранился.
— Слушай, у тебя волосы всё время так путаются?
— Да. Я их ненавижу.
— Давай я сделаю тебе причёску, которая решит твою проблему?
— Какую?
— Это называется дреды. Их делали люди когда-то, это удобно, они совсем не путаются. За ними нужен уход, но я готов взять это на себя.
— А как они выглядят?
— Давай я покажу тебе, — он отошёл к телевизору, встроенному в стену, который включал в себя и функции компьютера. Там он несколько минут искал что-то, а потом развернул фотографию на полный экран. На ней была девушка с длинными волосами, заплетёнными то ли в сосиски, то ли в сосульки. Смотрелось это странно, но интересно.
— И долго их делать?
— Ну, за отсутствием опыта, боюсь, я провожусь с этим весь день. Но зато тебе больше не придётся мучиться с расчёсыванием. Давай?
Я подумал, что всегда можно будет расплести, если мне не понравится. Так что я согласился. Договорились начать на следующий день, прямо с утра, чтобы до вечера точно управиться. Надо сказать, что процедура заняла, и правда, весь день, я ужасно устал, и у меня заболела спина, но в итоге результатом я оказался доволен — каштановые сосульки очень даже шли к моим высоким скулам и аристократическим чертам лица, и я готов был расцеловать Мэгана, который сотворил со мной такое чудесное превращение.