— Всё ясно с тобой, мистер «он не мой альфа». Сегодня был лучший секс в твоей жизни?
— Ах ты! Ну ты вообще! Пошляк несчастный! — я потупился и снова вспыхнул.
— Ага, я угадал, — друг улыбался от уха до уха, просто сиял. — А я говорил тебе, говорил, что он твой альфа! Говорил или нет?
— Да с чего ты взял, что он мой? Просто мне захотелось, потому что я беременный, и он мне помог, вот и всё.
— Постой, постой… Что значит — помог? Что ты имеешь в виду?
— Ну, он сказал, что для ребёнка это может быть опасно и… — мои щёки пылали, я не знал, как подобрать слова, чтобы это прозвучало наименее пошло, — и он просто гладил меня, и целовал, и…
— То есть он не был в тебе. Он делал тебе приятно, но взамен ничего не просил, да? — я кивнул ему вместо ответа. — Да ты и понятия не имеешь, как он тебя любит. Обожает тебя. Просто делает это так, как умеет. Он забыл о себе ради тебя. Знаешь, как трудно ему было сдерживаться? Особенно учитывая, что ты его омега и твой запах сводит его с ума. Полная самоотдача тебе и железные нервы. Ну Глэйд, ну удивил. Тебе очень повезло с ним, ты поймёшь со временем. Он просто никогда раньше не был так близок с омегами, дай ему время научиться выражать свои чувства, не стесняться их. Вот увидишь, он тебя потом на руках носить будет.
— Погоди-ка, что ты имел в виду — не был близок с омегами? Он что, девственником, что ли, был?
Майки расхохотался, запрокинув кудрявую голову и наморщив точёный веснушчатый носик.
— Нет, конечно, дурачок! Ой, какой ты смешной!
— Но как же тогда?
— А ты что, не догадываешься? — он с хитрой улыбкой смотрел на меня.
— Нет, не догадываюсь! Понятия не имею, ясно? Хватит надо мной смеяться!
— Солнышко, да я не смеюсь над тобой, что ты! Просто ты такой невинный и наивный, после пяти-то лет с Дюком… Они спали друг с другом. Мальчишками. Им было по пятнадцать, гормоны бурлили, и это была всего лишь дружеская взаимовыручка. Никаких чувств, просто удовлетворение потребности. Ну, а что ещё поделать, когда омег нет, а тебе пятнадцать и у тебя ураган в штанах бушует? — он хихикнул. — Именно поэтому он был груб с тобой в первую ночь — он помнил, что с альфой можно не церемониться. Конечно, это у них прошло, так со всеми бывает. В пятнадцать трудно держать себя под контролем. Никто здесь этого не запрещает, это вынужденные меры. Ну милый, не смотри ты так ошарашенно! Что такого-то? По факту и альфа и омега — мужчины. Только ты можешь родить ребёнка, а альфа не может. Не принимай это близко к сердцу, это было больше десяти лет назад, все те приключения давно забыты. Глэйд твой и только твой, можешь мне поверить. Дай ему только переключиться на новую волну, и он тебя не разочарует.
Меня поражало, с каким каменным лицом Майк говорит такие пошлые вещи. Совершенно безо всякого стыда. Да уж, он всегда за словом в карман не лез, но его прямолинейность (как и прямолинейность Глэйда) вводила меня в ступор. Возможно, это я какой-то неправильный. Я не привык обсуждать постель, это было не принято там, наверху. А с Дюком, сказать по правде, и обсуждать-то было нечего. Наверное, я научусь быть проще и свободнее, но только мне нужно время, чтобы привыкнуть.
На этот раз слова Майки показались мне правдоподобными. Глэйд и правда поступил, я бы сказал, по-доброму. Он сделал то, чего не должен был, и ничего не попросил взамен. Я привык все его действия объяснять заботой о ребёнке, но в этот раз он заботился именно обо мне. Да и я сам уже иначе отношусь к нему — волнуюсь за него, переживаю, даже скучаю по нему. А уж бросаться ему на шею, когда он заходит в квартиру, меня вообще никто не заставляет, а я, однако, это сделал сегодня. Что же это значит — Майки прав? Глэйд и правда мой истинный, человек (то есть, мутант), предназначенный мне судьбой? Тот, кого я полюблю? Никогда бы не подумал, что моя жизнь сложится именно так.
От мыслей меня отвлекло пощёлкивание пальцев под носом.
— Э-эй, ты чего завис-то? Совсем замечтался? Иди домой тогда, посмотри какую-нибудь мелодраму, и к возвращению Глэйда ты будешь лежать на постели лужицей розовых соплей. Давай-давай, иди. Ты сейчас совсем не настроен на разговоры со мной, придёшь вечером.
Я поплёлся к выходу, задумчиво улыбаясь, попрощался с Майки и, как и было велено, пошёл смотреть мелодрамы и плакать. Провалявшись в постели весь день, я ощутил настойчивое желание чем-нибудь заняться, поэтому вместе с Майком сходил проведать Шерри, который позавчера родил и теперь был очень слаб, потом с ним же навестил самого старого в колонии омегу, которому было чуть ли не за девяносто, потом мы вернулись домой и играли с Арчи в доктора, одним словом, весь остаток дня мы не скучали.
Закончив со всеми этими делами, я почувствовал себя разбитым и вынужден был отправиться спать, не дождавшись Глэйда. Всё равно он вернётся с дежурства очень поздно, ждать его бессмысленно. Я заснул сразу же, как моя голова коснулась подушки, и крепко проспал до утра. Точнее, утром меня разбудили.
Я проснулся от того, что кто-то осторожно поглаживает меня по плечу. Даже спросонья я понял, что это не Глэйд — рука была лёгкая, омежья. Дальше нетрудно было догадаться, что это Майки.
— Ммм, чего? — я приоткрыл глаза и увидел в полутьме лицо друга. — Сколько времени?
— Шесть утра. Поднимайся.
— Сдурел, что ли? Никуда я в такую рань не пойду…
— Надо, милый, это срочное дело. Пожалуйста, поднимайся, я принёс тебе крепкого чаю. Давай, давай.
— Что-то случилось? — догадался я.
— Да, кое-что случилось. Вставай, пей чай, одевайся, я пока тебе всё расскажу. Только обещай, что не будешь нервничать, ладно? Обещаешь?
— А почему я должен нервничать? Что-то плохое? Ну, говори!
— Послушай, Бэлл. Глэйд ведь сказал тебе, что будет в патруле с вечера?
— Да.
— Он был не в патруле, — Майки замолчал, и мне на секунду показалось, что речь идёт о том, что Глэйд ходит налево, прикрывая своё отсутствие байками про патруль. По ходу разговора я оделся, мы вышли в коридор и направились к лифтам.
— Но где тогда он был?
— Пожалуйста, обещай мне, что не будешь нервничать.
— Ну обещаю я, обещаю! Говори!
— Они все поднимались наверх, в Шеридан.
— Что? Да они больные, что ли? Да они хоть подумали? Конечно, они сильнее людей, но зато людей там много! Что с ними сделали?
— Люди — ничего.
Я всё понял. Мне не нужно было слов, чтобы догадаться, что с ними случилось ночью в пустыне. Это чудовище напало на них и, возможно, все они погибли.
— Что с ним? Где он?
— Малыш, только не нервничай! С ним уже всё в порядке, он живой. Ему уже оказали помощь, подлатали, и теперь он спит. Его жизни ничто не угрожает.
Я с облегчением выдохнул. Живой, это самое главное.
— Но что именно случилось? Что у него повреждено? И как остальные ребята?
— В целом картина такая: у всех распорота грудь и сломаны рёбра, у всех повреждения внутренних органов разной степени, у двоих сотрясение мозга. Глэйд ранен в живот, Роджер сломал руку, а Пол… Пол, к сожалению, погиб.
Я даже остановился, потрясённый новостью. Пол погиб? Не может быть. У него же семья — муж и двое детей… как же они-то теперь? Какой ужас… Потерять истинную пару — что может быть хуже? Бедный, бедный Дэнни… Майки мягко потянул меня за локоть.
— Идём, идём, милый. Я знаю, мне тоже ужасно жаль Пола и его семью, но теперь уже ничего не исправишь.
Я не заметил, как мы подошли к лифтам, спустились в больничный ярус, дошли до белой двери, за которой находилась палата с ранеными — меня занимали мысли о Глэйде, который тяжело ранен, о Поле, который погиб, о его несчастной семье.
Майки толкнул дверь, и мне в нос ударил резкий запах лекарств. Это была не палата, а операционная. Все четверо выживших лежали на металлических столах, накрытые белыми простынями до шеи, а к их рукам тянулись прозрачные трубочки капельниц. Глэйд лежал на втором столе слева. Я медленно, боязливо подошёл, и смог увидеть мутанта целиком. Он неподвижно лежал на холодной металлической поверхности, закрыв глаза. Его кожа была мертвенно бледна, в некоторых местах яркими пятнами красовались здоровенные синяки, а тело было скрыто, так что я не мог видеть страшных ран, рассекавших его грудь и живот. Он дышал, хоть и очень слабо и редко, почти незаметно.