Дюк не мог бы сказать, сколько часов провёл в пути, но солнце постепенно начинало клониться к закату. В пустыне ночь означает резкий перепад температуры, и вскоре на смену духоте и зною на землю спустились темнота и холод. Дюк, однако, не останавливался. Его вела одержимость. Одержимость идеей искупления своего предательства. Альфа был уверен, что вызволив Бэлла, он заслужит прощение, и мысль об этом гнала и гнала его вперёд.
Смеркалось. Темнота покрывалом накрывала остывающую пустыню, в небе загорались звёзды, и Дюк неплохо видел всё, что его окружало. Ясная звёздная ночь хоть была на руку альфе, вряд ли помогла бы ему добраться живым до пустынного Буффало: холод и рыскающие дикие мутанты сводили шансы добраться до города к нулю. Правда, Дюк ничего не знал о гигантских зверях, и для него мутанты из Буффало, которых со смертью Боба не осталось вовсе, были единственными в своём роде.
Низкий рокочущий звук, неожиданно появившийся на грани слышимости, приближавшийся размеренно и постепенно, заставил альфу насторожиться и замереть. Шум двигался в темноте прямо к нему, и безумца охватила паника. Он со всех ног бросился бежать, отчаянно крича, слыша, как воет в ужасе пёс, тоже несущийся прочь. Рокочущий гул надвигался, накатывался волнами, застилал сознание. Уставшие за день ноги дрожали, сердце стучало в бешеном ритме.
Так не вовремя попавшийся на пути камень сбил Дюка с ног, и он кубарем полетел по земле, нелепо пытаясь выставить вперёд руки и защитить голову от ударов. Прежде чем упасть Дюк бежал с максимальной для своего состояния скоростью, и по инерции прокатился по земле на несколько метров. Остановившись, он вскочил и побежал дальше, уже выбиваясь из сил и запинаясь. Однако страх подгонял, заставлял забыть об усталости и бежать, бежать спасая свою жизнь. Как бы альфа ни старался ускориться, шум всё приближался, и в темноте показались неясные очертания чего-то большого. Отчаянный вопль погибающего вырвался из стеснённой ужасом груди Дюка, и, сделав последние несколько движений, он повалился на землю.
Нечто остановилось, и рокот стал тише. Послышалась возня, ругань, и из открывшейся дверцы вылез дюжий детина. Осветив фонарём развалившуюся на земле в неестественной позе фигуру, он зло сплюнул и бросил в железное нутро бронированной машины:
— Этот придурок помер, вроде. Тьфу! Ещё время на него тратили.
Из машины показалась голова другого альфы, окинула взглядом распростёршееся тело и коротко бросила:
— Грузите в машину, там посмотрим.
Здоровяк с помощью третьего альфы перенёс тело в машину и, закрыв все двери, мутанты тронулись с места в сторону въезда в Нижний Шеридан.
По пути «дохляк», как назвал его детина, пришёл в себя. В машине разливался тусклый свет, и Дюк рассмотрел несколько мощных, хмурых и вооружённых до зубов альф. Забившись в угол от страха, сумасшедший принялся что-то невнятно бормотать, наставив на окружающих его незнакомцев небольшой нож. Те только хмыкнули, отобрали оружие и снова погрузились в напряжённую тишину.
Машина, в которой они ехали, была покрепче той, в которой ехал первый отряд, направлявшийся к людям, бронированная со всех сторон, более массивная и тяжёлая, но ехать по пустыне ночью было всё равно опасно, и мутантам было не до разговоров. Жалобный скулёж Дюка быстро пресекли, бросив «Заткнись». Альфа замер, напуганный совершенно неясной для него ситуацией. Людей этих он не знал, находился неизвестно где, его трясло и тошнило, к тому же ушибленное во многих местах после падения тело болело. Кожа обгорела, голод скрутил желудок, голова кружилась, и Дюк, обессиленный и дрожащий от страха, снова провалился в забвение.
В Нижнем Шеридане человека сразу поместили в больницу. Посмеиваясь альфы столпились у палаты, пытаясь заглянуть внутрь и увидеть, что происходит.
— Обалдеть, первый раз привезли сюда живого человеческого альфу, — на эту реплику все дружно рассмеялись. — Нет, ну, а что? Всё омеги да омеги. А кто это, вы его не знаете?
— Да нет, мы его не видели там, наверху. Видно, он не из числа храбрых, раз не ходил с нами на охоту за монстрами.
— Точно-точно, и я его не видел. Отсиживался дома, небось, трус.
— Ладно тебе трус. С нами же не все шеридановские ходили. Только пара десятков человек.
— Да и посмотри на него — что, много пользы он бы принёс в схватке? Хилый какой-то. Да и выглядит плохо, смотри, какой бледный.
— Может, он вообще больной.
— Хватит болтать! — из соседней двери высунулась дредастая голова Бэлла. — Чего орёте-то? Глэйд спит.
— Сам чего ругаешься? У нас тут человек полудохлый. Альфа. В пустыне нашли. Этот придурок шёл в сторону Буффало, только сбился с пути. Ну, а мы были в патруле и прихватили его с собой, а то он бы там умер.
— Да ладно вам… Неужели кто-то ещё суётся ночью в пустыню? — от любопытства Бэлл вышел из палаты мужа и прикрыл дверь, чтобы его не разбудить разговором. — Да ещё и в Буффало? Псих какой-то, не иначе.
— Видел бы ты, какого он дал стрекача, когда мы за ним поехали, — альфы опять расхохотались.
— Тихо вы! Говорю же, Глэйда разбудите. А посмотреть-то можно на него? Я ведь точно его знаю, он из наших.
— Да ты что, нас самих не пускают. Он там ушибся, пока удирал, вот его там и осматривают.
— Меня — пустят, — с уверенностью сказал омега, подходя к двери операционной между расступившимися перед ним альфами. — Я ж муж Глэйда, то есть временно исполняющий его функции.
— Ты же передал свои функции Джеру, — альфы ухмыльнулись.
— Отвалите! Мне просто интересно. Сказал — посмотрю, значит посмотрю. Пустите.
Бэлл открыл дверь и заглянул внутрь помещения. Врач склонился над столом, на котором лежал бесчувственный альфа, худой и бледный. Омега не видел его лица, но бледность кожи была заметна на всём его полуобнажённом теле. Плечи, руки, бока были покрыты лиловыми синяками, и Бэлл поморщился при мысли о том, как надо было упасть, чтобы так удариться. Тихонько пройдя к столу, юноша заглянул через плечо врача, и кровь отхлынула от его лица. Серое, почему-то морщинистое лицо, покрытое сизой щетиной, седые волосы, синяки — ничто не помешало омеге узнать того, кто лежал перед ним. Губы Бэлла побелели, и он громко выдохнул, не мигая глядя на бывшего мужа. Альфы в коридоре заметили, что с ним что-то не так и, войдя, окружили его, обеспокоенно спрашивая, в чём дело.
— Что такое? Ты его знаешь? Кто это? Эй, Бэлл, да очнись же! Что случилось?
— Это… Это мой муж. Бывший.
— Та сволочь, что бросила тебя в пустыне? Вот это посмешище? Он же старый.
— Не старый, ему всего двадцать шесть. Я не знаю, почему он седой. Три-четыре месяца назад он выглядел совершенно иначе… Господи, но что же он делал один ночью в пустыне? Что с ним стало? Это… это какой-то старик, а не Дюк, которого я помню…
— Нечего тебе его помнить, у тебя нормальный муж есть. А этого «красавца» вылечим и отправим домой. Не думай о нём.
— Легко вам сказать — не думай. Я с ним пять лет прожил. Да, он сволочь и предатель, я ни в коем случае не… ну, не думаю о том, чтобы к нему вернуться. Но он не чужой мне, всё же. И с ним явно произошло что-то плохое, не могу же я не узнать, что именно.
— Прости, Бэлл, за грубые слова, но испытывать к этой сволочи какие-то чувства после того, что он сделал, ты не можешь. Так что это просто бабское, ну то есть омежье, любопытство. Оставь. Это не нужно ни тебе, ни ему. Да и Глэйд разозлится и будет ревновать.
— Знаешь, — голос омеги приобрёл металлический отзвук, а глаза под нахмуренными бровями смотрели так зло, что альфы немного струсили, — давай-ка я сам разберусь, что мне делать, а что нет. Я свободный человек. И если я проявлю немного сострадания к тому, кого знал много лет, Глэйд будет дураком, если разозлится. Ревновать к Дюку глупо. Мне кажется, мой муж умнее слепой ревности. Дайте пройти!
Разъярённый омега пулей вылетел из операционной и, войдя в палату мужа так хлопнул дверью, что тот моментально проснулся. Сонно щурясь, Глэйд сел на кровати и недоумённо воззрился на супруга.