— Ну вот, — услышал тихое и через чур обреченное, испугался.
— Что с вами? — спросил, бегая взглядом по хрупкому телу, скрытому под одеждой — низко опущенной голове, сведенным вместе коленям, безвольно упавшим вдоль тела рукам. Хотел подойти, но девушка подняла голову и сверкнула чуть поблескивающими глазами.
— Он меня все-таки нашел.
NILETTO — «В мире людей»
— Кто нашел?
Иван, всё еще бегая взглядом, теперь уже по лицу девушки, начал судорожно обдумывать варианты, как защитить её от того, кого она явно не рада была видеть. Даже, если откажется.
Девушка вздохнула и указала головой куда-то позади мужчины. Иван развернулся, готовый увидеть кого угодно, но в «кармане» они были одни. Хотел снова спросить, почти развернулся, но остановился, заметив в темноте шевеление. Опустил взгляд и увидел собаку.
Хотя собакой его сложно было назвать. Это был еще щенок — облезлый, очень худой. Сидел у входа в «карман» и смотрел на находящихся внутри людей. Не подходил, не подавал голос — может и не мог от голода, — просто смотрел своими огромными глазами. Несмело стрелял ими из-под опущенной морды.
Иван выдохнул, опустил напряженные руки, покачал головой. Первый раз в жизни закатил глаза к небу. Потому что он и правда испугался, а здесь щенок. Который, чуть осмелев, сделал несколько шагов своими маленькими лапами, приближаясь к вроде бы не враждебно настроенным людям. Вилял хвостом, шел с прижатыми к голове ушами.
Жалкий…
Воробышек всхлипнула, Иван резко обернулся. Девушка быстро взяла себя в руки, сглотнула несколько раз, поморгала, явно прогоняя набежавшие на глаза слезы и ухватилась этими самыми руками за скамейку.
Иван остался, вдруг почувствовал, что нужно.
Зачем?
Очередной вопрос, на который нет ответа…
— Почему вы не гладите его? Хотите ведь, — Воронов присел напротив. Собака же, услышав голос, остановилась. Посмотрела испуганно сначала на Ивана, потом на девушку. Стояла ровно посередине между людьми, а потом сделала шаг навстречу воробышку. Иван усмехнулся — вполне закономерный выбор.
Щенок подошел совсем близко, остановился на расстоянии вытянутой руки, теперь, уже не стесняясь, всматривался в опущенное к коленям лицо. Только вот девушка не спешила что-либо делать. Поэтому Иван и задал вопрос.
— Я не могу, — на который она ответила, но в очередной раз своим ответом вызвала еще больше вопросов.
— Почему?
— Не имею права.
— На что?
— Я не могу подарить ему надежду, — она заметила непонимание, застывшее на лице у Ивана, подняла голову вверх и шумно выпустила воздух из легких — словно рассердилась. — Думаете мне сложно опустить руку и погладить его? Думаете, мое сердце не разрывается от этого взгляда? Это не правда… Просто я не имею права поступать так с ним. Он живое существо! Молящее, живущее в ожидании помощи от сильных, больших людей… Но я не могу ее дать — надежду. Не могу взять его с собой, туда, где… В общем, это неправильно и не честно. А еще очень жестоко.
Девушка вытолкала из себя слова, кривясь от них же. Иван и вовсе опешил.
— Но вы можете его приласкать, погреть у себя на руках, окутать хоть коротким, но искренним теплом…
— И подарить веру. В себя же… — воробышек стрельнула в мужчину своим взглядом, потом покачала головой, опустила. Грустная. — Я не могу избавить его от бродячей жизни, не могу изменить ее в лучшую сторону. Поэтому честнее всего будет оттолкнуть, чтобы у него еще осталась вера в людей.
Напряженное молчание накрыло «карман» колючим одеялом. Хотелось сбросить его с себя, но больше с хрупких, затянутых в темное плеч.
— Вы очень странная.
— Не знаю, — девушка скривилась. — Кажется самая обычная.
— Вы сейчас вполне серьезно рассуждали о собаке и её вере в людей. Это… странно.
— Как скажете, Иван, — она чуть привстала, отодвинулась немного, села подальше от щенка. Старалась не смотреть на него, часто сглатывала. Поднимала голову к небу, вглядывалась в темноту, но видимо и там не находила успокоения. — А у вас ее нет? Веры?
— Почему же. Есть, — Иван, услышав вопрос, оторвал взгляд от щенка, который уже понял, что глупо ждать от сидящих в «кармане» людей чего-то, понуро опустил морду, лег у ног воробышка и закрыл глаза. Сейчас даже Воронову стало его жаль, но девушка держалась.
— И в кого вы верите?
— В себя. Всегда.
— Я не удивлена, — она усмехнулась.
— Считаете это смешным? — Иван склонил голову.
— Нет. Нисколько, но… Предположим, Иван, что человек верит в себя, сильно верит. Но для достижения цели ему чего-то не хватает. Или кого-то не хватает рядом… Другого человека, который подтолкнет его или поддержит в нужный момент. Поддержка она ведь нужна людям, правда?
— Я добился всего в жизни сам. Без поддержки.
— Но, если у вас её не было — это ведь не значит, что она была вам не нужна, — Иван замолчал, а она продолжила. — Как считаете, такого человека нужно поддержать?
— Я не верю в искреннюю помощь. За ней всегда что-то стоит. Выгода в любом ее проявлении. Человек в силах сам добиться всего, чего только захочет. Нужно лишь одно — желание. А остальное — пустые отговорки. Нет времени, нужных связей, денег… Все вокруг плохие, а я бедный и несчастный, — Иван ухмыльнулся, завелся с пол-оборота, потому что эта тема была для него болезненной, даже по прошествии многих лет. — Человеку легче обвинить кого-то другого в своих неудачах, чем себя. Огромное раздутое эго не дает это сделать. Позволить лишь маленькое сомнение: а может всё же я сам виноват во всём? Человеку проще иметь запасной аэродром между ничем и итоговой целью. Или кого-то иметь под рукой… Поэтому я надеюсь только на себя. И верю тоже в себя.
— Но вы ведь сами говорили, что даете людям работу. Значит вы тоже в какой-то мере являетесь этим самым аэродромом.
— Нет. Я не даю работу просто так. Ее заслуживают упорным и честным трудом. И как я уже и сказал, за этим тоже стоит выгода. Моя. Я получаю хорошего специалиста и, как результат, качественно выполненную работу. Я не «дарю» места за красивую внешность, не беру на работу родственников, подружек, детей, любовниц партнеров и коллег. Только своим профессионализмом рядовые сотрудники получают место в моей компании или повышение.
Иван высказался — слишком эмоционально возможно, но не грубо. Девушка замолчала. Лишь молча кивнула, когда он закончил и отвела взгляд. Спрятала руки в карманы толстовки, перебросила ногу на ногу, вновь вынула ладони. Нервничала.
А Воронов выдохнул сквозь сцепленные зубы. В груди разбушевалась буря. Воспоминания, закопанные глубоко внутри, прорвались наружу.
Он до сих пор отчетливо помнил привкус унижений, которыми его щедро одаривали. Все те люди, что встречались сначала на пути ребёнка, потом подростка… Они окунали его в черноту, держали под толщей оскорблений, растаптывали то немногое, что еще теплилось в его душе.
Сейчас будучи успешным, самодостаточным, богатым, не зависящим ни от кого человеком Иван иногда вспоминал тех людей. Которые открыто, не стесняясь, не подбирая слова, бросали ему в лицо: «ты никто», «ты один», «за тобой нет никого, кто бы заступился», «ничтожество, не представляющее из себя ни-че-го»…
У него и правда не было влиятельных… да хоть каких связей, знакомств, чтобы помогли пробиться в этом жестоком мире.
Он все сделал сам. И пробился, и устроился, и подмял мир под себя. Никогда не скрывал своего имени, не стыдился прошлого, спокойно соглашался на интервью, когда звали. Не для того, чтобы похвастать перед другими новыми, завоеванными вершинами, которых каждый год становилось всё больше. Нет…
Так он доказывал всем им, что он смог! Глупо, конечно. Ведь и доказывать давно уже никому ничего не нужно…
Ни зажравшимся мажорам, которым богатые родители «покупали» места в университете, в то время, когда такие, как он, боролись за них, вырывая зубами.