Которые пришлось открыть, когда он почувствовал легкое касание мягкой шерсти к ногам. Воронов посмотрел на щенка, тот на него — умоляюще, будто прося. Что хотела собака понять было легко, но сил не осталось. Через мгновение касания стали заметнее, настойчивее. Теперь щенок упрямо тыкал холодным носом в голень, вилял хвостом и тихо скулил… Упрямый.
Иван вздохнул, отпустил грушу, сам присел сначала на корточки, потом на пол. Собака, не теряя времени, скользнула в раскрытые объятия.
— Прости, что бросил тебя, ушел так надолго и не предупредил, — хриплый голос шел сверху, а горячие руки поглаживали за ухом. — Испугался? — щенок ткнулся носом в ладонь, Иван усмехнулся. — Не бойся, друг. Тебя я точно не оставлю. Не поступлю так, как с ней.
Больница встретила его знакомым белым цветом стен и недовольным взглядом персонала.
На этот раз он сразу поднялся на нужный этаж и попросил, чтобы его провели в изолятор. Медсестра, сидящая на посту, видела его впервые, растерялась и переспросила фамилию пациента.
Иван горько усмехнулся — это было не удивительно. К Измайловой уже несколько лет не приходили посетители кроме ее врача и отчима. В прошлый же раз дежурил другой персонал. Быстро взяв себя в руки, девушка в белом халате попросила подождать и схватила телефон, набирая номер лечащего врача.
Иван понимал, что это всего лишь правила, которые необходимо соблюдать. Но стоять у поста, когда всего в нескольких метрах от него, за закрытой дверью с маленьким окошком находилась Вера, было сложно.
Но и отказать ему не могли, Иван детально изучил всю информацию о разрешенном времени для посещений и приехал как раз вовремя. Единственный нюанс состоял в том, что пациентам из изолятора встречи не разрешались. Только Воронов знал, стоит медсестре произнести в трубку его фамилию и двери отроются.
Девушка говорила мало, больше слушала и отвечала отрывистыми фразами, поглядывая на Ивана из-под опущенных ресниц. Ожидание начало раздражать, но Воронов лишь сильнее сжал пальцы вокруг длинных стеблей. Терпел, понимая, что через несколько минут наконец увидит ее.
— Виктор Васильевич сейчас занят. Он попросил подождать его, — девушка закончила разговор и обратилась к посетителю, привстав со своего места.
— Он запретил мне навещать Измайлову?
— Нет… но он просил подождать, — медсестра замялась и неуверенно попыталась возразить.
— В таком случае я подожду его внутри изолятора. Если не возражаете вы?
— Нет, нет… наверное, — девушка покраснела и опустила глаза, не выдержав напора, направленного на нее взгляда. — Я вас проведу, — поднялась и двинулась по коридору.
Иван шел за ней и ощущал, как внутри что-то сжимается, воздуха резко становится мало, так, что пришлось поправить ворот рубашки, затянутый узлом галстука. Звуки шагов глухим эхом растекались между белых стен, отскакивали от закрытых на замок дверей и возвращались, зависая над потолком.
В прошлый раз Иван плохо запомнил этот коридор. Теперь же, оглядываясь по сторонам, он заметил и довольно просторный холл перед постом персонала, и в противовес ему неуютно узкий проход к изоляторам. Таблички на дверях не давали никакой важной информации: процедурный кабинет, еще один, смотровая и изоляторы — всего пять или шесть.
Остановившись у нужной двери Иван сглотнул и крепче сжал букет. Опустил взгляд, посмотрел на желтые лепестки и улыбнулся. Ей понравится…
Звук открывающегося замка ворвался в голову, перемешавшись с громкими ударами сердца. Медсестра вошла в помещение и шагнула вправо, освобождая Ивану проход. Быстро взглянула на него и повернула голову к кровати.
В одиннадцать лет Воронов чуть не утонул.
Тогда он ступил по неокрепшему льду и провалился под воду. Холодную, ледяную, которая колола детское тело острыми шипами. Вода за секунду пропитала одежду, и Иван пошел ко дну.
Он четко помнил тот момент: тело скованно, легкие горят от нехватки воздуха, а время… оно словно замерло. Он помнил, как быстро поверхность воды затягивалась льдом, как идеально ровные круглые пузырьки воздуха спешили наверх, как отдалялся свет солнца, пробивающийся сквозь непроглядную толщу.
Сейчас он словно перенесся во времени. Потому что для него оно вновь остановилось.
Вера лежала на той же кровати с тонким матрасом, в знакомой уже бесформенной пижаме поверх одеяла. Хотя нет, одеяла и вовсе не было. Подушка была укрыта ее волосами, грудь и бедра зафиксированы широкими лентами… На запястьях и лодыжках кожаные браслеты…
— Что все это значит? — Иван сглотнул.
— Она может причинить себе вред. У Измайловой был приступ два дня назад.
— Она два дня находится в таком состоянии⁈ — злость клокотала внутри, свободная рука сложилась в кулак.
— Мы все делали по протоколу, Иван Дмитриевич. Такие правила.
— Ясно.
— Вы обо всем сможете поговорить с Виктором Васильевичем, когда он придет.
— Ясно. Она на седативных?
Иван слышал, как изменился его голос, стал жёстче и требовательнее. И медсестра слышала, разнервничалась, испугано поглядывая на Воронова.
— Д-да, но лучше вам все же поговорить с доктором.
— Хорошо, спасибо. Я могу остаться с ней наедине?
— Это не по правилам, Иван Дмитриевич… — девушка попыталась возразить, но взглянув на Ивана сперва побледнела, а после ее щеки покрылись краской.
— Измайлова привязана, плюс она находится под действием лекарств. Она может причинить какой-либо вред себе или мне?
— Нет, но…
— Я могу постоять за себя, если потребуется. Сообщите врачу, что я подожду его здесь. Пожалуйста.
Иван умел пользоваться своим голосом, знал, когда необходимо изменить тембр и громкость. И сейчас услышав настойчивый, уверенный, бескомпромиссный тон девушка не смогла противостоять ему. Вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Оставшись наедине с Верой Иван растерялся. Злился еще, но теперь его злость переросла в жалость. Он тихо выдохнул и медленно подошел к кровати. Взглянул на тонкие запястья с проступившими под ремнями синяками, острые ключицы, длинную шею с темной полоской набухшей вены…
Вера лежала с закрытыми глазами. Трудно было понять спала она или нет. Ресницы едва заметно дрожали, отбрасывая тени на бледные щеки. Иван присел на край кровати, убедившись, что не задел привязанные руки. Их почему-то было страшно трогать…
— Вера, — позвал и не услышав ответа, сделал это еще раз. — Вер, это я. Слышишь меня?
Девушка молчала, но Воронов заметил, как ресницы задрожали быстрее, а под тонкой кожей век задвигались глазные яблоки.
Она слышала.
— Вера, посмотри на меня, пожалуйста. Поговори со мной. Я… цветы тебе принес.
Иван хотел сказать еще что-то, но увидев медленно открывающиеся глаза, замолчал, завороженно наблюдая. А потом застыл, наконец встретившись с ней взглядом.
Холод ее глаз острым лезвием прорвал кожу, раскрошил кости грудины, чуть сдвинулся и вонзился в самое сердце. А потом взорвался прямо там, жгучими осколками врезавшись в жизненно важные органы.
Но это было не важно. Боль Иван научился терпеть. Безразличие тоже…
Но пустота… Она пугала. А в глазах его воробья было сплошная пустота.
— Смотри, это подсолнухи, — Иван поднял руку и показал букет с яркими желтыми шапочками. — Мне показалось, что они похожи на звезды. Твои любимые звезды, Вер…
Девушка долго всматривалась в мужские глаза, потом медленно сместила взгляд чуть ниже, уперевшись им в цветы.
Пустота затягивала… Она была кристально чистой, почти прозрачной, что в ее глазах, словно в зеркале, Иван увидел удерживаемые им же цветы. А потом, кажется, в них промелькнула еще что-то… Всего на секунду, но Воронову этого хватило.
— Вера, я хочу помочь, слышишь? Я вытащу тебя отсюда. Обещаю, — чтобы пообещать то, о чем он боялся даже думать. Но, оказалось, отчаянно хотел.