— Это не так. Не совсем. К сожалению… Иногда очень хочется быть той, которую вы описываете. Вам проще закрываться от мира, а мне верить в его волшебство. Только… иногда жизнь бьет наотмашь, так, что не получается не то что встать, но даже отряхнуться.
Девушка не смутилась, ответила. Только взгляд спрятала, подняв его к небу. Снова к нему, а хотелось, чтобы подарила сидящему так близко, но так далеко мужчине. Иван смотрел на ее профиль: на аккуратный нос, губы, обычно расслабленные, но сейчас сложенные в тонкую линию, на острый подбородок и прядку, снова выбившуюся из косы. Непослушную.
— Простите, — сказал искренне, отталкивая лезущие в голову мысли, что давно не просил прощения. Но здесь… нужно было.
— За что? — хотя бы для того, чтобы вновь увидеть ее большие глаза. Теперь уже смело смотревшие в его.
— Думаю, что обидел вас. И вам стало еще более грустно, чем было до этого.
Девушка улыбнулась, кажется даже немного расслабилась — плечи опустились. Взяла уже явно остывший кофе, сделала несколько глотков и вернула кружку на место.
— Вы даже в детстве не грустили, Иван? — не отреагировала на его последнюю фразу, оставив Воронова в безвестности, а задала свой вопрос, на который ответить захотелось честно.
— Отчего же. Грустил. И довольно часто. Как и любой ребенок. Но… я вырос. Так почему вы сегодня печальны? Я могу помочь?
— Нет. Не можете. И расскажи я вам, снова скажете, что наполнена глупостями.
— Всё-таки обиделись, — Иван опустил голову и провел ладонью по волосам. Не должен был, но почувствовал острый укол совести.
— Просто — это действительно глупо. Я понимаю, — мужчина поднял голову, а девушка засмущалась, обреченно выдохнула и продолжила, будто бы сдаваясь. — Я сидела у вашего подъезда и к ногам подбежал щенок. Просился на руки, ластился. Голодный, наверное… Жалко стало.
Иван ожидал услышать что-то вроде этого. Поэтому был готов — не усмехнулся, даже не позволил себе иронично поднятого уголка губы. Остался невозмутимым, не хотелось обидеть еще сильнее.
— Вокруг полно бездомных животных. Почему жалко стало именно этого?
— Не только этого. Мне всех жаль.
— Не сомневаюсь, — а это все же не смог удержать в себе.
— А вы любите животных, Иван?
— Нет. Они доставляют лишь заботы. Я не хочу тратить свое время впустую. Отдачи не будет.
— Не подаете милостыню и не подбираете животных… — девушка перечисляла, скользя пальцем по дереву скамейки. Водила подушечкой по неровностям, по созданному природой и временем рисунку. Задумалась ненадолго. — А у меня жила собака в детстве. Я любила ее. И она была… Отдача. Вы не правы.
— А я и не пытаюсь доказать свою правоту или навязать мнение другим. Многие люди любят животных. Некоторые заводят и не одного, и даже не двух питомцев. Просто, это не для меня. И я к сожалению, или к счастью не стану говорить то, что возможно порадует вас.
— Да. И спасибо за это.
Она умела удивлять.
Не преднамеренно. Не играя.
Не притворяясь кем-то другим… Тем, кто возможно заинтересовал бы Ивана.
Она просто была живой. И самой собой.
Такой вот странной. Иногда молчаливой.
Интересной…
И готовой поддержать разговор на любую тему.
Умной.
А еще, кажется, совсем не доверяющей людям, но ему отчего-то идущей навстречу.
Девушка не нарочно запускала в его давно зачерствевшей душе легкие дуновения ветра, поднимающие пепел сгоревших внутренностей. Своей наивностью, которую Иван оставил еще там, в детстве. Своим упрямым нежеланием принимать хоть какую-то помощь. Вызывающая одновременно как уважение, так и злость. На нее, на себя… Снова.
Хотя не привык. Предлагать… Но больше слышать отказ.
К нему часто приходили с просьбами, предложениями. И он всегда помогал — советом. И это, как бы странно не было, всегда устраивало людей. Они шли снова и снова. Благодарили.
А воробышек…
Ничего не просила, но каждый день говорила «спасибо». За что? Самому хотелось бы знать. Но отчего-то эта ее благодарность заставляла Ивана чувствовать себя должником. Который просто обязан… принести новую чашку кофе. Только ее. Бо́льшего она не позволяла.
И он приносил. Обрадовался глубоко внутри, когда увидел ее смущенную радость от капли молока в стакане. Не показал ее внешне, конечно, лишь приподнял уголок губы. Но внутри… там снова что-то шевельнулось.
В тот миг хотелось поднять руку и постучать кулаком по грудной клетке. Чтобы перестало щекотать, замолчало так, как молчало уже давно. Привычно, тихо, не причиняя дискомфорта, как сейчас.
Ивана никогда не задевали проблемы других людей. Своих раньше было столько, что теперь не хотелось растрачивать устоявшуюся, спокойную жизнь на переживания о других. Если что и случилось, вывод один — виноваты сами. Вот пусть самостоятельно и расхлебывают последствия.
Но люди, по всей видимости, в силу человеческой глупости и скудности ума не понимали или не хотели принимать его открытого пренебрежения. Иван не стесняясь прерывал личные беседы, пресекал их на корню, давая понять, что это не его дело. Он не поможет, а значит и тратить время на выслушивание нет смысла. Но люди…
Нет-нет, но все равно делились. Терзаниями в выборе между любовницей или женой, проблемами с детьми, опрометчивым вливанием денег в бесперспективный старт-ап, заранее не просчитав риски и в итоге потеряв целое состояние… Все это лилось на Воронова со всех сторон.
Он умел отключаться от того, что ему не интересно. Но сидя за столом в клубе после долгих переговоров в офисе со штатом помощников и юристов с обеих сторон, обсуждая многомиллионный контракт с потенциальным партнером, нельзя просто взять и перебить изрядно захмелевшего собеседника, которому нужно выговориться. В то время, как Ивану просто хотелось тишины. Без этого лишнего, словесного «мусора».
А с воробышком все было по-другому. Иногда ему самому приходилось разговаривать ее, склоняя к беседе вопросами. Не оттого, что Ивану были любопытны подробности ее детства или личной жизни, а просто чтобы не молчала. Говорила.
С ней это было легко и приятно.
А еще она подталкивала к неприсущему мужчине занятию — размышлениям. Лежа ночью в кровати, в одних только пижамных штанах с голым торсом, забросив одну руку, согнутую в локте за голову, Иван часто прокручивал в голове их вечерние разговоры. Ставил на повтор ее фразы и думал, думал, думал…
Пытался раскусить, разбить плотную скорлупу, в которой она жила и заглянуть во внутрь. Там точно очень интересно. В этом Воронов не сомневался. Ее слова имели смысл… Они не были бездумными. Каждое четко выверено, взвешенно и оттого важно. Для нее точно… И для него.
Как оказалось…
Глава 5
Луна бледным светом ворвалась сквозь открывшуюся из-за порыва ветра штору. Иван повернул голову, перевел взгляд на серые стены… Его любимый цвет. Нейтральный, спокойный, скрывающий внутри себя силу — идеальная основа для цветовых всплесков. Если захочется…
Он поднялся, подошел к окну. Одним движением руки распахнул плотную ткань, скрывающую его крепость от посторонних взглядов.
Часы показывали пятнадцать минут третьего, когда они прощались. Он, как обычно, поднимался первым после ее неизменно настойчивого, но словно извиняющегося «думаю вам пора», а она скромно улыбалась и провожала его взглядом. Затем вставала и уходила в ночь. Иван видел это стоя у подъезда, не сдержавшись, оборачиваясь. Наблюдал за хрупкой, завернутой в черное фигурой, проводил раскрытой ладонью по волосам, усмехался и, открыв дверь, скрывался в подъезде.
С того момента прошло минут сорок.
Её любимые звезды зажглись еще ярче, луна — сегодня через-чур яркая — залила темную спальню светом. Иван открыл французское, уходящее в пол окно и вышел на небольшой балкон. Ступил к кованному ограждению, обхватил ладонями холодный металл и взглянул вниз. Аллея была пуста, — хотя в три часа ночи странно было бы видеть на улице людей — скамейки у подъезда тоже. И их «карман», утопая в зелени живого ограждения, был безлюден.