— Значит, из-за политических причин ты не ладишь со своей семьей?
Я вздохнул.
— От части. Мои родители надеялись, что я в конце концов стану частью племенного совета. Поддержу их. Но в основном они хотят, чтобы я продолжил род. Перед тем как мои сестры вышли замуж, каждой из них дали список мужчин, от которых они могли бы иметь детей, которые не разрушили бы наше наследие.
— Что? — У нее отвисла челюсть. — Это безумие. Что, если бы они влюбились в кого-то другого?
— Они бы даже не позволили себе приблизиться к тому, кто не подходил. Их мужья оба славные парни. У них одинаковый взгляд на жизнь. Так что с ними это сработало.
— Но не с тобой? Ты встретил кого-то, кого они не одобрили, или что-то в этом роде?
Я покачал головой.
— Нет. Но я не хотел, чтобы на меня оказывали давление, чтобы я женился, или нашел подходящую работу, или присоединился к правильным политическим убеждениям. По мере того как я становился старше, это становилось все более удушающим. Моя семья, они хорошие люди. У них просто есть представление о том, какой должна быть жизнь. У меня были другие мечты. Мы не сошлись в этом.
Мы конфликтовали по таким фундаментальным вопросам, что теперь было трудно найти общий язык.
В молодости я всегда думал, что у меня будут дети. Дети были важной частью нашей культуры и наследия, и я всегда представлял себя отцом. Но потом возникло давление, требующее, чтобы они были от подходящей женщины.
Я был только первокурсником в старшей школе, когда папа усадил меня и сказал, что, когда я буду готов к сексу, я должен быть уверен, что надеваю презерватив с женщинами, которые не подходят.
У двух его друзей из совета племени были дочери примерно моего возраста. Папа сказал мне, что если я случайно забуду с ними презерватив, это не будет концом света.
Это было только начало.
— Когда я вернулся с ранчо чуваков, дома становилось все хуже и хуже. Мы с папой почти каждый день о чем-то спорили. Мама и мои сестры постоянно уговаривали меня остепениться. Наконец, я больше не мог этого выносить. Поэтому я уехал.
Я позвонил Ксавьеру, и он помог мне сбежать.
Причины, по которым он покинул резервацию, были схожими. Давление со стороны моей бабушки и его брата — моего отца — быть определенным человеком и делать определенные вещи заставило его уйти.
Поэтому, когда я ни с того ни с сего позвонил ему, он все понял.
Ксавьер не часто бывал рядом, когда я рос, но он взял за правило узнавать меня и моих сестер, даже несмотря на то, что у него были свои разногласия с моим отцом.
Я не был уверен, что папа ненавидел больше: то, что я уехал, или то, что я позвал Ксавьера на помощь.
— Это так для всех в резервации? — Спросила София.
— Нет. Я не хочу, чтобы это звучало так, будто они предвзяты. Это совсем не так. Они просто любят наших людей. Наша культура укоренилась в них так глубоко, что для них это все. И они сражаются, чтобы защитить ее. Отчасти это связано со степенью ее защиты. Сын, который бросает вызов этому, проходит свой путь, если в этом есть смысл.
— Так и есть. — Она кивнула. — Так что бы произошло, если бы у тебя были дети, которые не были — я не знаю, правильный ли это термин, но — чистокровными?
— Ничего, — пробормотал я. — В том-то и дело. Они были бы детьми. Они были бы свободны жить так, как им хотелось. У них было бы достаточно количества крови, чтобы стать частью племени. Но мои родители смотрят на это не совсем так. Их воспитывали в убеждении, что брак с партнером из племени — лучший выход. Точно так же, как их родители до них. А их родители до них. Они не понимают, почему я не хотел бы сделать то же самое. Они ослеплены традициями и гордыней. Страхом. Они в ужасе от того, что традиции нашего народа забываются.
— Это так печально.
— Да. Так и есть.
Она потянулась через стол и накрыла мою руку своей.
— Мне жаль.
— Я смирился с этим.
Я принял свои решения и высек свое будущее на камне.
Никакой жены. Никаких детей. Так было проще.
Подошла Эдит с двумя большими тарелками, на каждой из которых лежала горка картошки фри и огромный чизбургер.
— Он больше, чем мое лицо. — София уставилась на чизбургер, не зная, как его взять.
— Вот так. — Я схватил свой бургер обеими руками, раздавливая булочку. Затем я широко раскрыл рот и откусил огромный кусок. Жир капал мне на тарелку, когда я держал бургер и жевал.
София долго смотрела на меня, затем нерешительно копировала мои движения, пока ее щеки не раздулись, и она не застонала от первого укуса.