- Ты того, держи язык за зубами, не то должности можешь лишиться. Не всякий шофер возит председателя исполкома. А ежели будешь пай-мальчиком, к себе возьму, я в райком партии перебираюсь, а потом и в обком к самому Леониду Ильичу, - сказал Юхимович и достал новенький платок, чтобы высморкаться.
- А вот он и Марьянкин дом. Уже спят давно. В три часа ей вставать коров доить. Два часика ей всего осталось, вам надо спешить, - сказал водитель, посматривая на часы и притормаживая машину. - Я тут остановлюсь, а вы пройдите вон к тому окну. Торопитесь, времени немного осталось. Она девка красивая, гордая. Впрочем, желаю удачи...
Какая-то сладкая истома пробежала по сердцу Андрея Юхимовича. Ему даже показалось, что у него хмель начал проходить и другой любовный хмель еще сильнее ударил в голову, да так, что ноги сами начали нести его к окну Марьянки. Юхимович уже ничего не мог с собой поделать. "Мне афторитет должен помочь" мысленно подбадривал себя Юхимович и робко постучал в раму окна, за которым, раскинув ножки на кровати, лежало прелестное существо. Сейчас она услышит, откроет, смутится, но в глубине души обрадуется, сожмется вся в комок и только потом оттает. Тельце у нее мягкое, кожа шелкова, гладкая, плоть горячая, упругая, эх!
Какая-то дрожь охватила Юхимовича, и он словно наполнялся мужской силой, неведомой ему самому дотоле. Он постучал еще два раза, но никто не откликался. "Крепко спит девка, - подумал он, - как бы мать не услыхала. Мать все может испортить. Эх, эти матери, такую их мать, хорошо, отца нет у Марьянки, а то и колом по хребту получить можно". Он машинально замотал кулак в полу пиджака и со всей силой надавил на стекло, и оно паршивое не выдержало: разлетелось на мелкие кусочки и зазвенело, как один удар колокольчика. Марьянка вскочила. Она была в длинной ночной сорочке до пят и босая подбежала к окну. Боже как она была прекрасна. Длинные волосы, раскиданные по покатым плечам, шевелились как живые. Он это заметил, когда она смело подбежала к окну и, включив свет на крыльце, узнала его.
- Андрей Юхимович! вы? что случилось, что с вами? как это вы умудрились разбить окно? Может, что с коровами? так я сейчас же оденусь, подождите секунду. - И Марьянка бросилась вглубь комнаты, не закрыв окно.
- Да нет, Марянка, все хорошо. Никуда тебе собираться не нужно. Я так... в гости к тебе пришел...пустишь?
- В гости? - изумилась Марьянка. - Какие такие гости в половине второго ночи, помилуйте, Андрей Юхимович! Приходите завтра днем, с радостью примем!
Она вернулась к окну, которое Юхимович лихорадочно пытался открыть, хаотически нажимая на крючки и задвижки, и она в свою очередь пыталась воспрепятствовать этому.
- Пусти! Люба ты мне! - как дикий зверь рычал Юхимович. - Орден обмыть требуется, иначе я сорву с твоей груди этот орден.
Половина окна уже треснула, и Андрей Юхимович одной ногой достиг цели. Марьянка заверещала. Проснулась мать. Мать сразу приступила к обороне при помощи громкого, певучего украинского голоса:
- Спасите, помогите, убивают, насилуют! Люди добрые, не оставьте в беде сироту мою! - кричала она, выйдя на крыльцо.
Но Марьянка уже оказалась в крепких объятиях секретаря парткома: он задирал на ней сорочку и цепкими пальцами нащупал запретное место. Марьянка как бы замерла на мгновение, а потом со всей силой стукнула его коленкой в промежность. Юхимович взвыл и присел на корточки. В это время мать вернулась с кочергой и трижды поцеловала его этим предметом по голове. Нечего было и думать о том, чтобы завладеть Марьянкой. Создались такие условия: только ретироваться. Юхимович от страшной обиды позеленел и принял решение удалиться через окно под ударами кочерги и скалки, которую откуда-то извлекла Марьянка.
- Да будет вам, ссыкухи окаянные. Ты, Марьянка, еще пожалеешь об этом. Я к тебе со всей душой, а ты...ну погоди Ищейка!
- Не Ищейка, а Ищенко, - сказала Марьянка, награждая его скалкой по хребту. Андрей Юхимович ускорил свое бегство через окно и сильно, до крови порезал ногу выше щиколотки и во всю длину распорол штанину. Молодец шофер почувствовал опасность, у него уже был опыт: его начальник тоже не брезговал прекрасным полом, быстро завел мотор и подъехал под самое окно, открыл дверцу, а как только Юхимович заполз, рванул с места, как испуганный зверь. Все. Компания по овладению Марьянкой была бесславно окончена. Шофер снова оказался на высоте. Он ничего не говорил, ни о чем не спрашивал. А молча отвез Юхимовича домой, помог ему выйти из машины и открыть дом. Одарка так громко храпела, что паутина, освещенная ночником, колыхалась, как от ветра.
Расстроенный Юхимович отпустил шофера кивком головы, сплюнул, не доходя туалета, и выругался матом. Он потерпел первое поражение за последние несколько лет. Он мучительно думал, что делать: простить или отомстить, но ничего не мог придумать и решил, что утро вечера мудренее и, не раздеваясь, завалился на кровать, но в другой комнате, подальше от надоевшей ему супруги Одарки.
13
Андрей Юхимович вышел на работу очень поздно. Колхозный двор уже подмели, подчистили и убрали остатки пищи, в том числе и той, что вышла через рот у многих вчерашних гостей, уборщица заканчивала влажную уборку его кабинета.
Она встретила Юхимовича с ухмылкой, долго крутила хвостом, явно ожидая, что Юхимович что-то ей скажет. Но Юхимович молчал, как партизан.
- Ну что, - не выдержала она, - как ночь провели, Андрей Юхимович? Я утром иду на работу, смотрю: у Ищенков окно разбито, дай, думаю, зайду, а вдруг тама все мертвые лежат? А мать Марьянки такое мне наговорила - уши не могут такое принять...как так? Только намедни меня обымал и тут, эх, мужики! все вы одинаковы.
- Заткнись, не твое это дело, - наставительным тоном сказал Юхимович и бросил портфель на стол, а сам решительно направился в кабинет председателя, чтобы согласовать с ним дату проведения собрания всех колхозников, членов и не членов партии в связи с выдающимся событием - награждением колхоза орденом великого Ленина.
Председатель уже сидел на месте и держал трубку у левого уха. Он даже не взглянул на Юхимовича и продолжал давать накачку бригадиру Пилипенко за то, что у того тракторист бросил трактор в поле, из которого несознательные колхозники полностью выкачали солярку и приступили к демонтажу путем отвинчивания гаек и контргаек.
- Да брось ты болтать так долго, - насупился Юхимович, - тут дело не терпит, политическое дело, понимаешь, а ты со своими гайками да контргайками голову себе морочишь.
Тарас Харитонович только взглянул на него и еще добрых пять минут продолжил накачку. Юхимович поднялся было, но председатель повелительным жестом дал ему понять, чтоб он остался.
- Ты, что натворил сегодня ночью, бугай некастрированный? - спросил он, не поднимаясь как прежде и не подавая ему руки. - Да за такие вещи из партии надо гнать. Тебя могут лишить партийного билета.
- Что, что, что? Меня?! Это меня-то, Андрея Юхимовича, которого заключал в свои объятия сам Леонид Ильич!? Ну, ты сказал, как в миску плюнул, ха! Подумаешь, шмакодявка какая-то и я, Андрей Юхимович. Разве можно так сделать, чтобы меня, Андрея Юхимовича, за какой-то пустяк, из-за девчонки, к которой я даже не притронулся, - из партии исключили? Нет, такого быть не может. Я только ее один раз по запретному месту погладил, она аж замерла от удовольствия, - смачно говорил Юхимович, не замечая, как у Тараса Харитоновича кровью наливаются глаза.- С кем тогда партия останется? Ну, скажи, разве может быть такое?
- Может!
- Нет, не может!
- Нет, может.
- Нет, не может.
- Поспорим?
- Давай!
- На что?
- На ящик коньяка, на два ящика.
- Хоть на пять, - сказал председатель.
- Давай на два, - сказал Юхимович для большей уверенности и реальности спора.
- Тогда по рукам, - согласился председатель.